Онлайн книга «Воспитательные моменты. Как любить ребенка. Оставьте меня детям (Педагогические записи)»
|
– К матери моей… – Я только к детям. – Она в детство впала. Я знаю, что пан мне не поможет… Чего вам зазря трудиться. Но доктора не хотят выдать свидетельство о смерти. А это мама… и так без врача. – Сейчас приду. – Я не знала, уж вы меня простите, что вы только по детям. Меня фельдшер Блюхарский прислал. Жидок, а человек-то порядочный. Он и говорит: ой, баба-баба, если я приеду, тебе придется заплатить рубль, это ж ночной выезд. А в больнице есть доктор, он задаром придет, да еще и деньжат на лекарство подкинет. Я заупрямился и подписывал рецепты без «д-р», без «доктора». А они говорили: – Мы такого врача не знаем. Должно быть, фельдшер. – Но… Это ж доктор, в больнице. Поэтому: «Лекарство прописал доктор NN» (внебрачное лекарство, ублюдочное). Я принимал за двадцать копеек, потому что в Талмуде написано черным по белому, что бесплатный врач больному не поможет. Чаще всего веселили меня пациенты. Потешные создания. Случалось, выводили из себя. Ночью звонок. «Скорая» привезла ребенка с ожогами. – Что пан доктор думает? – Ничего не думаю. Тут спасения нет. – Но это же не обычный ребенок. Я купец. У меня особняк есть. Я могу заплатить. – Не кричите, пожалуйста. Выйдите и не будите больных. – Да какое мне до них дело! Мы его вместе с фельдшером взяли под белы ручки – и на лестницу. Кровать с ребенком – на первый этаж, в амбулаторию. – У тебя, пан, есть телефон – вот и вызови себе пол-Варшавы профессоров. – Я вас в газетах пропесочу, я у вас диплом отберу! Ночь испорчена. Или такое: шесть утра. Я вхожу в спальню. Звонок в дверь. – Вызов к ребенку. Я на ходу засыпаю после трудной ночи. – Что с ним? – Воспаление после скарлатины. – Кто его лечит? – Ну-у-у… разные. – Так и вызывайте разных. – А я хочу, чтобы вы пришли! – Я если я не хочу? – Я могу заплатить! – Я на ночные вызовы не хожу. – Шесть утра – это ночь? – Ночь. – Так вы не придете? – Не приду… Хлопая дверью, кидает мне на прощание: – Ишь, граф нашелся. Три рубля потерял! Наверняка она дала бы, не торгуясь, двадцать пять копеек и три копейки «на дворника», чтобы ночью открыл ворота. Это она меня так наказать хотела: вот теперь не засну, локти кусать буду с досады. Три рубля потерял. Это мои родные края. […] Панска, Слиска. Я бросил клинику ради Дома сирот. Меня терзает чувство вины. Один раз я вынужден был уехать (война). Второй раз – на год в Берлин. Третий раз – на полгода в Париж. За просвещением, за знаниями. Теперь, когда я уже знаю, что ничего не знаю и почему не знаю, когда могу действовать по главному постулату «не навреди больному!», плыву в неведомые воды. Клиника дала мне так много, а я ей, неблагодарный, так мало. Мерзкое дезертирство. Жизнь покарала. А пошел вчера за жертвой, на Гжибув, 1. Последний дом перед стеной гетто. Вчера здесь убили еврейского полицейского – он давал знаки контрабандистам. – Тут не место для склада, – объясняет сосед. Магазин закрыт. – Люди боятся. Вчера у ворот остановил меня помощник дворника: – Пан доктор, вы меня не узнаете? – Погоди… узнал! Шульц! – Вы меня узнали… – Ба! Я тебя слишком хорошо помню. Ну пошли, рассказывай. Мы садимся на ступеньки перед костелом. Боже мой, Гжибув! Именно здесь в 1905 году как раз застрелили Собутку89. Переплелись два воспоминания. Булка! Ему уже сорок лет. А так недавно было десять. – У меня ребенок. Может, зайдете ко мне на капустный супчик? Увидите малыша. – Я устал. Домой иду. Мы болтаем пятнадцать минут, полчаса… Шокированные католики бросают осторожные взгляды. Они меня знают. Средь бела дня на ступенях костела Корчак с контрабандистом. У него, должно быть, детям очень плохо. Но почему так явно, демонстративно и, как бы там ни было, бесстыже? Провокация. Что подумает немец, если увидит. Да что там говорить: евреи – наглые провокаторы. А Шульц делится со мной: – Утром он выпивает четверть литра молока, съедает булку и двадцать граммов масла. – Это дорогого стоит. И зачем это? – Он должен знать, что у него есть отец. – Озорник? – Не без этого. Это ж мой сын. – А жена? – Первоклассная женщина. – Вам случается подраться? – Мы вместе живем уже пять лет, я на нее ни разу даже голоса не повысил. – А помнишь? Мимолетная улыбка. – Я часто думаю о Доме сирот. Иногда вы мне снитесь или пани Стефа. – А почему ты столько лет не показывался? – Когда мне было хорошо – времени не было. А когда плохо было – ну чего приходить ободранным и голодным? – С Лейбусем не видишься? – Нет. Он помог мне встать. Мы искренне, сердечно расцеловались. Для мерзавца он слишком честен. А может быть, это Дом сирот что-то в нем посеял и что-то подстриг? Я-то полагал, что он либо очень богат, либо его уже с нами нет. – Подельник у меня богатый. – Он тебе хоть немножко помогает? – Ага, по спине лопатой. * * * Как быстро бегут эти часы. Только что было двенадцать, а уже три. У меня в постели гость. Маленькому Менделю что-то приснилось. Я принес его к себе в кровать. Погладил его по лицу (!), и он заснул. Поскуливает во сне. Ему неудобно. – Ты не спишь? – А я думал, я в спальне… Смотрит, удивленный, своими обезьяньими глазками-бусинками. – А ты и был в спальне. Хочешь вернуться в свою кровать? – А я вам мешаю? |