Книга Ненависть к тюльпанам, страница 37 – Ричард Лури

Так вот, что я хочу узнать, Отец Наш Небесный: зачем Ты привёл меня шаг за шагом в дом 263 на Принценграхт, к этой семье, к этой девочке?

Почему Ты выделил меня? Почему именно я стал Твоим Избранником?

А поскольку я верую в Тебя… Нет, верую — неправильное слово! Я просто знаю, что Ты есть!.. А поскольку я знаю, что Ты есть, то существуют только два объяснения. Либо Ты видел всё происходившее и не придал ему значения, — что делает Тебя виновным в преступной небрежности! Либо Ты принимал активное участие во всём этом, подавая мне идеи и не останавливая меня, когда Ты это мог, — что делает Тебя соучастником!

В любом случае, Ты — преступник! Военный преступник! Так ответь, в котором из этих двух объяснений — правда? В котором?

— Подожди! — вмешался Уиллем. — Мы забыли привести Бога к присяге!

— Ты прав! — ответил я. — Но нам нельзя для этого использовать Библию!

— Почему же нет?

— Такая клятва не может быть признана действующей!

— Верно! — сказал Уиллем. — В таком случае, мы приведём Бога к присяге на книге этой девочки!

— Великолепная идея!

— Даёшь ли ты торжественную клятву?.. — начал Уиллем.

— Стой, стой! — закричал я. — Видишь эти цветные бумажки в книге? Там заложены любопытные рассуждения. Раскрой, где розовая, примерно в последней трети книги.

— Вот здесь?

«Я не верю, что война — это просто деятельность политиков и капиталистов. О, нет! Каждый обыкновенный человек хоть немного, но виноват… В людях существует стремление к разрушению, к жестокости, к убийству!»

— Нет, это не то, о котором я подумал! — остановил я его. — Вернись на несколько страниц назад и поищи там что-то о Боге!

— Тогда, должно быть вот здесь:

«Это Бог, Кто заставляет нас страдать так, как это происходит сейчас, но и тот также Бог, Кто вновь возвеличит нас!»

— Да, вот это, то самое! Мы приведём к присяге именно этого Бога!

— Отлично! Бог, обещаешь ли Ты говорить всю правду?..

Вслед за тем наступила, конечно же, полная тишина. Помимо тишины слышались ещё некоторые звуки: моё дыхание, падение капель из крана, проезжавшие автомобили… Тишина всегда наступает, когда обращаются за чем-либо к Богу. Это не просто какая-то тишина. Божественная!

Но на сей раз этого было недостаточно, и я сказал:

— В прежние времена Ты, Бог, подавал мне какие-нибудь знаки. Например, я остановился поглазеть на упавшего в канал пьяницу, выкрикивавшего поговорки, и это спасло меня от ареста в доме, куда я шел и в который явилась облава. Это был Ты! Это был Твой знак! Ты спас меня, потому что задумал нечто большее! Ты привёл меня к предательству девочки, рассчитывавшей стать знаменитой на весь мир! Теперь, как и прежде, я жду от Тебя того же, — подай знак! Это единственное, о чём я прошу, один маленький знак!..

— Откуда, чёрт побери, эта вонь? — оборвал меня Уиллем. — Что-то горит?

— Проклятье, я забыл, что поставил сковороду на огонь! — Я подскочил и побежал к плите.

Уиллем пришёл следом за мной.

— Я думал, ты ненавидишь тюльпаны! — сказал он.

— Да, это так! — ответил я, выбрасывая в мусорное ведро цветы, выдернутые в палисаднике у соседа, предварительно отрезав от них кухонным ножом луковицы. Я отмыл луковицы, просушил их посудным полотенцем и порезал ломтиками, которые перемешал с маслом на сковороде.

— Совсем неплохо пахнет! — заметил Уиллем.

— Да, как будто жаришь обычный лук!

Когда ломтики достаточно подрумянились, я положил их на тарелки для каждого из нас, подал на стол с ножами и вилками и разлил на двоих остатки джина.

— Был ли это Божий знак — загоревшаяся сковорода? — спросил Уиллем.

— Я не знаю! — ответил я, поднимая свой стакан. — Это блюдо — то, чем мы питались в последнюю зиму войны! Нет, ты не ел! Ели только взрослые, и я вместе с ними! Приятного аппетита!

Я с улыбкой наблюдал за ним, потому что поначалу вкус луковиц отнюдь не плох, и только через несколько минут начинается жжение во рту, в горле и в животе.

С первым же куском для меня всё вновь ожило: и дымный запах войны, и дни с тощим супом.

— Ты знаешь, Уиллем, истина всегда ужасна! Правда горька, как… дерьмо! Но правда была в том, что к завершению войны мы все были очень измучены и не переживали за происходившее на соседней улице! Наше беспокойство замыкалось на себе и на своих близких!.. Да, возможно, девочка права в том, что люди стремятся к жестокости и к убийству! Во всяком случае, некоторая часть из них! Но жизнь в те дни была настолько изматывающей, что чужие беды не могли привлечь нашего внимания!

Гримасы исказили лицо Уиллема, и я почти хохотал, видя его реакцию на съеденное. А может быть, он просто подавился.

Похлопывая себя по груди, он сумел только выговорить:

— Тем не менее, Бог всё ещё обвиняется!

— Верно! Итак, Бог, как Ты оправдаешься в смерти Анны Франк из дома 263 по Принценграхт?

Естественно, опять наступила тишина, но совсем не такая, как прежде. Теперь в ней чувствовалось присутствие некоей опасности.

— Молчание — знак согласия! — закричал Уиллем. — Ответчик обвиняется! Как заговорщик! Как военный преступник!

— Сейчас будет оглашён приговор!

— Я предоставляю это тебе! — сказал Уиллем, кашляя и запивая джином.

— Независимо от того, где мы окажемся, Уиллем и я навсегда остаёмся сокамерниками! Наша тайна — это наша тюремная камера! Тем самым, Бог приговаривается разделить с нами эту презренную камеру до тех пор, пока Он не совершит то, что его жертва Анна Франк назвала — вновь возвеличит нас!

— Аминь! — заключил Уиллем.

Затем опять воцарилась тишина. Наша!

Молчание двух человек, сказавших всё, что должно быть сказано, и просто выдерживавших подобающую паузу.

* * *

На этот раз у двери, прощаясь, мы обняли друг друга.

— Скажи мне, — попросил Уиллем, — твой рассказ… Это всё действительно правда? Всё так и было?

— Разве могу я солгать моему родному брату?