Книга Черничная Чайка, страница 18 – Эдуард Веркин

Хотя ей и водоросли не понадобятся – у нее есть генератор соплей… То есть фабрикатор батончиков… Не знаю. Интересно, как эта мерзость на жаргоне неофрукторианцев называется? Экскрементор? Автосруль? Человек шагнул к звездам, а многие до сих пор разной чушью занимаются. Куда родители смотрели? Ах, они ведь боролись…

С провизией кисло. Но надо было хоть что-то запасти: война – дело долгое, и вопрос провианта – это вопрос победы, не будешь же каждый раз ходить на охоту. Я взял муку, масло и сухофрукты – захочется есть, сварю похлебку.

Взял лимонад. В лимонаде я не очень нуждался, а бутылки пригодились бы. Для войны-войнушечки.

Вернувшись домой, сварил суп из муки, масла и сушеных груш, получилось питательно, но омерзительно. Выпил две бутылки лимонада, остальные вылил в ванну. Сначала хотел совсем вылить, но потом подумал, что никогда еще я не лежал в ванне с газировкой. Лег. Оригинально.

После ванны собрал бутылки в рюкзак. Двадцать штук получилось. Бутылки – ценные снаряды, особенно для тех, кто разбирается в батальных премудростях. Я побежал к коптеру, слил топливо. Распределил его по бутылкам, сверху заткнул тряпками. Получились зажигалки. Если смешать с алюминиевой пылью, то такой штукой можно танки взрывать. Но мне такой мощи не требовалось. Вернулся в бунгало.

Собрал еды, собрал воды. В рюкзак. Штуцер держал под рукой, патронташ на плече. Готов.

Ждал звонка.

Вернее, звона.

Мой план был прост и продиктован большим мировым опытом партизанских войн, который я освоил по книгам, фильмам и реконструкциям. Тактика выжженной земли, перерезание магистралей, контроль над ресурсами, удар в важные точки.

Однако к ужину Заскок не позвонил, день сегодня жаркий, и вполне может быть, он валялся где-то в канаве, одуревший от избытка солнечной энергии.

В десять часов, когда стемнело уже окончательно, я устроил променад, вышел на воздух, прыгнул в прорубь… Эх, нет тут проруби, а я люблю с утреца в хорошую прорубь! Чтобы пробрало!

Проруби я не встретил, встретил только Аврору, пересеклись, поперхнулись.

– Ну как? – спросил я ласково. – Не передумала тягаться?

– Тебя в детстве родители зря к батарее привязывали, – ответила Аврора.

Это она меня так оскорбить пыталась, тонко, поэтому я сказал:

– А тебя не зря.

– Смотри, Жуткин, изрешечу тебя, как дуршлаг!

Интересно, откуда она знает, как меня эти гады называли? Хотя Аврора может многое знать, пронырлива, как птица счастья, в зверопитомнике ее надо содержать.

– Ну-ну, посмотрим. Кстати, мне больше нравится Аут. Это имя очень символично – как раз для тебя. Аут – это значит вылет. Ты вылетишь, как бумажка из рогатки, потом пять лет по закоулочкам собирать будут по миллиметру.

– Ну-ну, – сказал я, – посмотрим…

И мы разошлись, как разводные мосты.

Я еще некоторое время гулял, туда-сюда, от спортзала к столовой, от мастерских к корпусу педагогов, просто броуновская частица, унылый моллюск наутилус, стенающий из мрачных глубин.

Потом лег спать и спал удивительно хорошо.

Заскок зазвонил к завтраку.

Мы договорились с Авророй так – дуэль начинаем по звону. Мы успели заметить, что какой-либо регулярностью Заскок не отличается, иногда звонил, иногда не звонил – это вносило элемент неожиданности.

Я так и предполагал. Что к завтраку все это начнется. Всякая грандиозная война начинается с утра, такая уж традиция, никуда от этого не денешься.

Звон.

Звон был каким-то удачным – таким траурным, тяжелым, тревожным. Как набат. Я закинул рюкзак на спину, штуцер взял под мышку. Достал из ящика бутылку с горючей смесью, поджег. Загорелось.

– Спасибо этому дому – пойдем к другому, – сказал я.

И с размаху хлопнул бутылку о стену. По стене тут же побежал оранжевый огонь, он перекинулся на крышу, вспыхнули стропила, и тут же защелкала черепица. Загорелось неожиданно хорошо и жарко, дом будто ждал огня. Я выскочил на воздух и для улучшения вентиляции запустил в окно камнем.

– Гори огонь, гори, гори! – я молодецки свистнул и двинул по улице Макаренко.

Следующее бунгало я тоже поджег. Потом поджигал уже направо-налево, просто Джек-Поджигатель, пироманьяк из Запорожья. Домики занимались живо, улица Макаренко потихонечку превращалась в огненный коридор. Становилось жарковато. Я не стоял на месте, постоянно совершал противоприцельный маневр, смещался по векторам, делал неожиданные движения и прыжки, снижая вероятность попадания в два раза, а если стреляет человек неумелый, то и вообще в ноль.

Откуда-то, я не заметил даже, из канавы, наверное, возник Заскок со своим скептическим кевларовым лицом и страшным баяном. Посмотрел на огонь.

– Открытый огонь разводить категорически запрещается! – выдал Заскок. – Это может привести к лесным пожарам.

– Где ты тут лес видел?

– Я буду вынужден сообщить… – Заскок замер, глядя на огонь, он его просто гипнотизировал.

– Что ж, если вынужден, то сообщай.

Я дружественно похлопал бота по плечу и короткими перебежками направился к столовой. Столовая была построена из кедра, или из сосны, из красивых деревьев, но столовые – штука наживное, пара ботов поставят такую столовую в полдня. Я поджег бутылку, закинул ее на крышу, огонь побежал по черепице, закапал вниз. Стены не загорелись, антифайр, наверное. Пришлось хлопнуть еще три бутылки о стены. Дело пошло, но кое-как, алюминиевая пыль не помешала бы.

Ладно, разгорится…

– Это саботаж воспитательного процесса, – заявил Заскок. – Вы переходите границы разумного…

Он бухтел, пыхтел и лязгал, старый бестолковый пень, как его до сих пор не списали?

А потом заиграл. Неизвестную мне песню, явно старинную.

Столовая все-таки расшевелилась, и вдруг Заскок полез внутрь. Играя. Сумасшествие какое-то…

Зайчик! Вернее, блик. Прицел. Полкилометра, не меньше, Аврора следила на расстоянии.

Засек направление, но только бестолку все это, Аврора наверняка сместится, она недотепа, но не до такой же степени. Зато теперь я избавлен от необходимости все время дергаться как паралитик.

Из столовой показался Заскок. Плечи его горели мелким синим пламенем, в руках бот держал самовар. Самовар тоже горел. И кипел – из под крышки выдувался пар. Баян висел на боку и просто дымился. Такое вот чаепитие в Мытищах.

Заскок с самоваром и баяном проследовал мимо меня в сторону моря, рассказывал что-то про Тулу, пряники и бессмысленность бытия.

Я стоял, разглядывал все это великолепие.

Зачем я это делал? Зачем жег? В этом и заключалась тактика выжженной земли. Осматривая лагерь, я обнаружил, что водопровод работает только в бунгало и в столовой. Поэтому я их и спалил. От жара трубы полопаются, воду перекроет. Прятаться там, где нет воды, тяжело.