Онлайн книга «Зелье сатаны»
|
Старыгин шагнул вперед, откатил зеркальную дверь в сторону… и попятился: в шкафу, под аккуратно развешанной одеждой, полусидела домоправительница. Глаза ее оставались широко открыты, но в них не было обычного для этой женщины выражения служебного рвения и непреклонной строгости. В них не было вообще никакого выражения. Глаза казались пустыми и мертвыми. Дмитрий Алексеевич наклонился над неподвижной женщиной, прикоснулся к ее шее, чтобы проверить пульс… и тут же в ужасе отдернул руку: пульса не было, а на шее отчетливо виднелись страшные лиловые синяки. Экономка была задушена, задушена с невероятной силой и нечеловеческой жестокостью. Старыгин выпрямился, прислушался. Из глубины квартиры по-прежнему слышались глухие удары. Они терялись в грохоте, доносящемся сверху, в оглушительных звуках ремонта, и неудивительно, что никто – ни охрана, ни соседи по дому – не обращал внимания на эти удары. Теперь он более точно определил их источник: эти подозрительные звуки раздавались в хозяйском кабинете, то есть в бывшей комнате Якова Романовича… Забыв на время о покойной экономке, Старыгин несколькими стремительными шагами пересек коридор, рванул на себя дверь кабинета и замер на пороге… Шторы на окнах были задернуты, в комнате царил таинственный полумрак. И в этом полумраке Дмитрий Алексеевич увидел высокую фигуру с кувалдой в руках. Этой кувалдой неизвестный раз за разом наносил удары по стене в том самом месте, где, судя по рисунку Михаила Волкова, прежде находилась ниша. В стене уже образовался пролом, и человек с кувалдой мощными ударами расширял его. Почувствовав чужое присутствие, человек настороженно замер и обернулся. Сквозняк слегка раздвинул шторы, в образовавшуюся щель хлынул золотистый поток света, осветив человека с кувалдой, как свет рампы освещает актера на краю сцены. Это была Лидия. Нет, это была вовсе не она! Жесткий рот с узкими, плотно сжатыми губами, холодный мужской взгляд темно-лиловых глаз, резкие мужские движения… – Выследил? – проговорил незнакомец, отставив кувалду и вытерев лоб тыльной стороной ладони. – Ну что ж, тебе же хуже! – Лидия?! – воскликнул Старыгин растерянно и недоверчиво. – Это вы?! Это ты?! В лице незнакомца что-то неуловимо изменилось. Рот мучительно искривился, в чертах лица проступила женственная мягкость и беззащитность, глаза посветлели, как морская вода в полдень… – Как вы здесь оказались? – проговорила Лидия таким знакомым, таким волнующим голосом. – Уходите… я не смогу… И тут же ее лицо снова заострилось, окаменело, и из груди вырвался резкий мужской голос: – Поздно! Он никуда не уйдет, он слишком много видел! Старыгин сделал шаг вперед, протянул руки к Лидии… к тому человеку, в которого превратилась Лидия. – Остановись! – воскликнул он, вложив в свой голос всю убедительность, на какую был способен. – Остановись, пока не поздно! По лицу незнакомца пробежала мучительная судорога. На какое-то мгновение сквозь его черты проступили черты Лидии – и снова растворились в жестком, безразличном мужском лице. – Поздно! – прозвучал голос Лидии, и следом повторил резкий мужской голос: – Поздно! Занавески на окне снова качнулись, в комнате потемнело, и лицо загадочного человека, скрывшись в тени, обрело окончательную определенность. Он шагнул к Старыгину, легко и грациозно взмахнул левой рукой. Удар необыкновенной силы отбросил Старыгина в сторону. Упав в угол комнаты, как сломанная кукла, Дмитрий Алексеевич попытался встать, но ноги его не слушались. С отстраненным любопытством, как будто все это совершенно его не касалось, Старыгин смотрел, как странный и страшный человек запустил руку в пролом стены. Сначала он вытащил оттуда небольшую картину в узкой позолоченной раме. Старыгин узнал левую часть итальянского диптиха – огромное колесо уробороса, катящееся по мрачной равнине. Отставив картину к стене, человек снова запустил руку в нишу. На этот раз он вытащил оттуда черную шкатулку, обитую серебряными пластинами. Руки незнакомца дрожали, когда он открыл крышку шкатулки. Комната наполнилась тусклым золотисто-зеленым сиянием, какое бывает в солнечный день на морской глубине. На черном бархате шкатулки покоился браслет – золотистая змейка, кусающая себя за хвост! – Уроборос! – прошептал Старыгин едва слышно. – Уроборос! – повторил, как эхо, таинственный человек, в котором, как уроборос в черной шкатулке, была заключена Лидия. Он – или она – повернулся к Старыгину, сделал шаг, схватил свободной рукой кувалду, поднял ее… – Лидия, не надо! – вскрикнул Старыгин умоляюще. И снова по знакомому и незнакомому лицу пробежала судорога, снова сквозь мужские черты проступило прекрасное лицо Лидии. Она выронила кувалду, сделала еще один шаг и ударила Старыгина сильной горячей рукой в висок… На Старыгина обрушилась глубокая темнота, тяжелая, как могильная плита. В гулкой тяжелой темноте мелькнул далекий отблеск света, затем прозвучал едва слышный голос: – Очнись! Очнись! – Не хочу… – пролепетал Старыгин едва слышно. Ему было так хорошо, так спокойно в этой тьме. Здесь не было боли, не было страха и смерти. Только покой, бесконечный покой… Но назойливый голос повторял: – Очнись! И он приоткрыл глаза. Тут же на него обрушилась боль, боль и ужас. Он вспомнил все. Вспомнил человека с меняющимся лицом, человека с кувалдой… вспомнил мертвые глаза экономки… это было слишком дико, слишком невероятно, чтобы быть правдой. Может быть, все это ему только померещилось? Привиделось в тяжелом сне, из которого он вырвался с немалым трудом? Над Старыгиным склонилась тонкая гибкая фигура, приложила к голове мокрое полотенце. Боль немного стихла. Дмитрий Алексеевич разлепил пересохшие губы, прошептал: – Где… где тот человек?.. – Не беспокойтесь! – ответил ему удивительно знакомый голос. – Вам нельзя волноваться… – Кто вы?.. – прошептал Старыгин и тут же догадался. – Вера? Вера Антоновна? – Да, это я, – подтвердила женщина. – Что здесь случилось? – Здесь… здесь был человек… – Старыгин приподнялся, завертел головой. – Где он? Он ушел? Где уроборос? – Что? – удивленно переспросила Вера. – Какой еще уроборос? Как вы себя чувствуете? – Как ни странно, не так уж плохо!.. – отозвался Старыгин и встал, придерживаясь за стену. Комната поплыла перед его глазами, но такой мучительной боли, как в первый момент, не ощущалось. |