Книга Вельяминовы. Время бури. Книга первая, страница 75 – Нелли Шульман

– Пробы прошли хорошо, месье Корнель. Месье Пинкович обещал подобрать эпизодическую роль, – Анеля обхватила пальцами колено, – а потом посмотрим. Мне псевдоним придумали, – темно-красные губы улыбнулись, – на киностудии сказали, что мадам Горр тоже не под своей настоящей фамилией играла. И мадам Гарбо…, – Анеля услышала уверенный голос продюсера:

– Я могу финансировать кинофильмы, как Пинкович. В титрах меня не указывают. Для французской публики нужна французская фамилия, дорогая моя.

– И Момо под псевдонимом выступает…, – вспомнила Анеля.

Момо появлялась на примерках со счастливыми, туманными глазами. Придя в комнатку к Анеле с пирожными от Фошона, Пиаф сказала:

– Я ничего не загадываю, милая. Но и не о чем не жалею…, – она сидела на подоконнике, затягиваясь папиросой: «Как будет, так и будет».

Анеля взяла ее руку:

– Я очень рада за тебя. И я обещаю, ничего не спрашивать.

– И как вас назвали? – припарковав машину, Федор открыл для нее дверь:

– Вам очень идет наряд, – он склонил голову, – отличный крой. Я вижу, что это ваша рука…, – Анеля долго вертелась перед зеркалом в дверце гардероба. Девушка тряхнула головой:

– Ничего страшного, если я надену брюки на загородную прогулку. Марлен Дитрих их носит, в конце концов.

– Спасибо…, – она засунула руки в карманы короткого пальто, темные волосы разметались по плечам:

– Я все сама шила, как обычно. А называли меня, – Анеля помолчала, – Аннет Аржан.

– Отлично, – Федор кивнул, – коротко, начинается на первую букву алфавита и запоминается. Аржан, потому, что вы Гольдшмидт, – они пошли к безлюдному озеру.

Федор хотел показать ей почти готовую виллу.

Анеля остановилась:

– Как здесь хорошо, месье Корнель. Я очень люблю осень…, – она держала бронзовый лист дуба. Анеля вспомнила тусклое, светящееся золото волос Батшевы на картине Рембрандта. Месье де Лу, перед отъездом, устроил ей приватную экскурсию в Лувр. Холст висел на своем месте. Анеля замерла:

– Это вы его реставрировали, оказывается…, – она смотрела на сидящую женщину. Анеля, внезапно, услышала мягкий, ласковый голос, стрекот швейной машинки, детский смех. На нее повеяло теплым ароматом пряностей:

Анеля, незаметно, помотала головой:

– Спи, Ханеле, спи. Мама моя так пела, наверное. Колыбельную об изюме и миндале. Я знаю песню, ничего удивительного…, – закрываяя глаза, она видела светлые волосы. Откуда-то, в голове появилось имя.

– Бася,– девушка рассердилась:

– Ты на картину смотришь, где Батшева нарисована. На идиш Батшева будет, Бася. Нечего больше придумывать.

Федор стоял, отведя от нее взгляд.

Он проводил кузена на вокзале Аустерлиц. Мишель и Оруэлл уезжали в Бордо. Федор был спокоен за мальчишку. Они купили хороший револьвер Colt-Browning. Кузен оказался неожиданно метким. Мишель пожал плечами: «Ты архитектор. В нашем деле важен верный глаз».

– Ты на рожон не лезь, – велел Федор, рассматривая спокойное лицо кузена. Мишель улыбался, глаза были немного, туманными:

– Влюблен, что ли? – насторожился Воронцов-Вельяминов:

– Давно пора, двадцать четыре года…, – Мишель перезарядил пистолет:

– Я не стрелять туда еду, Теодор, а обеспечивать сохранность полотен, отправлять их подальше от Мадрида, – Мишель вскинул револьвер:

– Но, если надо будет применить оружие, чтобы спасти людей, или живопись…, – он выпустил несколько пуль в мишень, – я так и сделаю, не сомневайся.

– Кто бы сомневался, – хмыкнул Федор, глядя на твердый подбородок, на упрямые, голубые глаза кузена.

Мишель почти опоздал к отправлению поезда. Федор, ядовито, заметил:

– В Испании окажись вовремя, иначе пропустишь штурм Мадрида франкистами.

От кузена пахло женскими духами, горьковатым, слабым ароматом цитрона.

– Интересно, что за дама? – Федор помахал вслед поезду:

– Рубашку он криво застегнул. Двадцать четыре года, я на год младше был, в Берлине…, – отогнав мысли об Анне, он пошел к выходу на стоянку для автомобилей.

Ведя мадемуазель Гольдшмидт к вилле, Федор вспоминал, как осенью тринадцатого года, он, с родителями, ездил в Царское Село. Он слышал голос отца, видел букет сухих, багровых листьев в руках матери. Его подергали за рукав, робкий голос проговорил:

– Месье Корнель…, Так красиво…, – Анеля, еще никогда не видела подобных зданий, даже на фотографиях. Белый мрамор блестел в лучах солнца. Вилла, казалось, вырастала из склона холма. Анеля подумала:

– Словно ракушка, на берегу моря. Будто она всегда здесь стояла…, – девушка обернулась. Голубые глаза месье Корнеля блестели. Он забрал осенний лист: «Знаете, что сегодня за день?»

– Девятнадцатое октября…, – недоуменно, отозвалась Анеля: «А почему…»

Федор смотрел куда-то вдаль:

– Я вам стихи почитаю, русские. Пушкина, – Федор вспомнил:

– Отец их читал, в Царском Селе, – он закрыл глаза: «Господи, как давно я их не слышал».

Листья шуршали, в синем, чистом небе плыло белое облако. Приподнявшись на цыпочки, Анеля коснулась губами его щеки.

Анеля обычно позировала в маленьких студиях на Монмартре, уставленных старой мебелью. У стен стояли холсты, пол усыпал пепел. Отопления в них не водилось. Комнатка Анели, в Латинском квартале, обогревалась печкой, работавшей на угольных брикетах. Хозяйка объяснила, что в таких каморках в прошлом веке жили слуги, работавшие в огромных, буржуазных квартирах на нижних этажах здания.

Анеля не унывала.

У нее было окно, выходящее на черепичные крыши. Она видела купол Пантеона, и порхающих в парижском небе голубей. Панорама стоила того, чтобы несколько раз в день взбираться по узкой, крутой лестнице на шестой этаж. Отдельной ванной в комнате не было. Жильцы ходили в общую умывальную, с каменными полами, и несколькими раковинами.

В подвале дома располагалась прачечная. Анеля взяла у хозяйки старый, оловянный таз. Девушка, ради экономии, стирала сама. Гладила она тоже сама, в дом провели электричество. Анеля, скрепя сердце, купила дорогую американскую новинку, утюг.

Мадам Эльза настаивала на безукоризненном внешнем виде девушек. Анеля встречала клиенток в приемной, помогала на примерках, вела календарь мадам. Ей требовалось выглядеть безупречно. Она внимательно следила за обувью и сумочками, отпаривала и гладила костюмы, носила хорошие чулки.