Книга Вельяминовы. Время бури. Книга вторая, страница 33 – Нелли Шульман

– Он мне нужен. Не здесь, а в России. Он, несомненно, чекист… – Тони даже закрыла глаза, так это было хорошо. Она понимала, что Петр мог увидеть ее фото в анархистских газетах, в Испании. Когда такси стояло в пробке, она оторвалась от его губ:

– Я тебе должна что-то сказать… – Тони сделала вид, что порвала с анархистами, с ПОУМ, с поддержкой Троцкого:

– Я ошибалась, – она покраснела, – я была молода. Я читала работы Ленина, Петр. Товарищ Сталин истинный коммунист… – его лазоревые глаза были туманными, счастливыми. Он стоял на коленях, целуя ее ноги, не обращая внимания на таксиста. Тони напомнила себе:

– Надо еще раз поговорить с ним, позже, когда он в себя придет. Он, сейчас, кажется, ничего не понимает… – Петр, действительно, не понимал. Он видел Тонечку, снившуюся ему в Испании. У нее были гладкие, теплые, стройные ноги, маленькая грудь под шелком блузы, белокурые, пахнущие лавандой волосы. Захлопнув дверь номера, Петр прижал ее к стене:

– Тонечка, моя Тонечка… Я люблю тебя, люблю… – Воронов не рисковал.

Эйтингон отпустил его, велев, как следует, познакомиться с Нью-Йорком. Наум Исаакович с утра встречался с Пауком, собираясь провести с агентом целый день. Воронов должен был увидеть Паука завтра, на операции «Невидимка».

Паук хорошо знал город. На стоянке, рядом с Центральным Парком их ждал прокатный форд. Невидимку, то есть Пойнц, везли в пансион, паковали, как смеялся Эйтингон, и доставляли в Нью-Джерси. В порту стоял советский сухогруз, на котором Петр и Эйтингон прибыли из Барселоны. За Пойнц следили резиденты в Нью-Йорке, однако Эйтингон не хотел привлекать их к операции.

– Незачем, – генерал Котов, недовольно, пожевал папиросу, – мало ли что. Мы с тобой уедем, Паук отправится обратно в столицу, а им здесь трудиться… – Паук подходил к Пойнц, в Центральном Парке, представляясь журналистом.

Невидимка, почти все время, проводила в Женском Клубе, на Вест-Сайд, куда мужчинам вход закрыли. Наблюдения за подъездом ничего не дали. Эйтингон, отбросил описания сотни женщин, посещавших Клуб каждый день:

– Блондинки, брюнетки, рыжие. Может быть, она не встречается ни с кем, а сидит и пишет. В клубе номера имеются, как в гостинице. Надо сказать спасибо, что она в парке гуляет.

Петр, сначала, вызвался сам похитить женщину. Наум Исаакович запретил:

– У тебя акцент в английском языке, и ты в Нью-Йорке третий день. Невидимка очень подозрительна, – Эйтингон передавал Пауку несессер. В нем лежал стеклянный шприц, с отличным, новым препаратом. Эйтингон не вникал в исследования химиков, но видел действие лекарства. Через пять минут после укола, человек погружался в глубокий сон, где и пребывал три-четыре часа. Времени было более, чем достаточно, чтобы довезти Невидимку до Нью-Джерси, в приготовленном заранее ящике, стоявшем в номере у Эйтингона.

Петр, в Испании, все время думал о Тони. Он много работал, обеспечивая безопасность интернациональных бригад, иногда встречаясь с фон Рабе. Немцы, через Воронова, получали отличную дезинформацию. Петр говорил себе:

– Я ее найду. Объясню ей, что она ошибается. В душе она советская девушка. Она меня любит… – увидев ее на улице, в Нью-Йорке, Петр не поверил своим глазам. Тонечка объяснила, что здесь случайно. Она ласково прижалась к Петру:

– Я порвала с поддержкой Троцкого… —

Он облегченно выдохнул.

В Испании они с Эйтингоном анализировали записи, привезенные из Мехико. Включив очередную ленту, узнав акцент, Петр застыл. Воронов не стал ничего говорить Эйтингону. Наум Исаакович пробормотал:

– Не русская. Она из Европы, из Америки. Пока у нас нет человека в доме Троцкого, мы будем гадать… – человека готовили, но операция обещала затянуться. Из Парижа агент отправлялся в Америку. Они хотели, чтобы Пойнц выдала сведения о троцкистах США, которым изгнанник особенно доверял, и допускал в дом.

– Она поедет со мной в Москву… – в передней, Воронов поднял ее на руки и понес в комнату. Тонечка целовала его, шептала что-то смешное, нежные руки были совсем рядом. Она стонала, обнимая его:

– Милый, милый… – Петр задремал, чувствуя ее родное тепло. Белокурые волосы щекотали губы. Он зевнул, сладко, как в детстве:

– Спи, любовь моя. Мне надо уехать, послезавтра, но мы встретимся в Барселоне, и никогда больше не расстанемся… – брата надо было все-таки поставить в известность о будущей свадьбе. Степана понизили в должности и отправили из Москвы за Байкал, после пьяного дебоша. Узнав о скандале, Петр едва не выругался вслух:

– В тихом омуте черти водятся. А еще коммунист. Зачем мне такая обуза?

В Испании ему передавали длинные письма от брата. Степан клялся в преданности партии, правительству и лично товарищу Сталину. Он успел стать старшим лейтенантом. Петр отбрасывал конверты:

– Война скоро начнется. Может быть, его убьют. Не придется всю жизнь краснеть, за алкоголика. Хотя, если бы он в Щелково остался, все могло по-другому повернуться. Пусть лучше пьет… – в армии шли процессы троцкистов. Шпионы пробрались всюду, от высшего командования, до батальонов и даже рот. Петр, вернее, человек на Лубянке, посылал брату за Байкал короткие открытки, на праздники.

Тонечка дышала ему в ухо. Не выдержав, Петр ласково перевернул ее на бок:

– Не могу заснуть, любовь моя. Рядом с тобой нельзя спать… – сжав ее руку, он услышал низкий стон:

– Никогда, никогда тебя не оставлю… – Петр напомнил себе: «Надо дать Тонечке безопасный адрес, в Цюрихе. На всякий случай…»

Кукушка, вдова Героя Советского Союза, спокойно сидела в Швейцарии, управляя делом безвременно погибшего в автокатастрофе герра Рихтера. Фрау Рихтер, с дочерью, ходила в церковь. Она посещала собрания содружества нацистских женщин за границей. Женщина устраивала вечеринки в пользу партии и пекла немецкие сладости. Фрейлейн Рихтер была активисткой в ячейке Союза Немецких Девушек. Они легко получили швейцарские паспорта. Воронов никогда не посещал Цюрих. Он видел Кукушку, ребенком, в детском доме, и на фото, в личном деле. Петр понятия не имел, как выглядит ее дочь:

– Партия знала, о Горском… – размышлял Петр:

– Иосиф Виссарионович мне тогда сказал, что все в порядке. Кукушке, наверное, тоже звание Героя дадут, рано или поздно… – в Цюрихе оборудовали квартиру НКВД. В случае надобности, Кукушка переправляла людей в Советский Союз. Эйтингон объяснил Петру:

– Мы ей не подчиняемся, она занимается европейскими операциями. Устранением, так сказать, людей, по списку… – Наум Исаакович усмехнулся:

– Если тебя привлекут к заданиям, перейдешь в ее ведомство, временно, – кроме троцкистов, они внимательно следили за резидентами НКВД в Европе и дипломатами. Существовала опасность, что в случае отзыва в Москву, работники не исполнят приказ, а решат остаться в Европе. В таком случае они были обречены на смерть.

Петр лениво, сонно открыл глаза. Он просто полежал, любуясь стройной спиной Тонечки, вдыхая запах лаванды, оставшийся на смятых простынях. Соскочив с подоконника, девушка принесла на кровать пепельницу. Петр устроил Тонечку рядом. Они курили, Воронов рассказывал о Цюрихе. Тонечка кивнула: