Онлайн книга «Хроника одного полка. 1915 год»
– Ну вот! – сказал Четвертаков сопровождавшему драгуну. – Сдали с рук, можно итить вечерять. А? – Так точно, господин унтер-офицер! – ответил драгун. Клешня препроводил пленного: – Битте-дритте, хер! – Was? – Нас, нас! – Клешня шагнул в сторону и легонько подтолкнул германца, тот переступил порог и оказался в ярко освещённой светёлке, перед офицерами. Он растерялся и замер. – Кто вы? Как вас зовут? – услышал он от того места, где сияла лампа. Он посмотрел туда и сощурился, вопрос был задан по-немецки. – Писарь штаба восьмого уланского полка, унтер-офицер Людвиг Иоахим Шнайдерман, я вас не вижу из-за яркого света, господин… – Полковник! – Господин полковник… – У нас сегодня праздник Крещения, господин унтер-офицер, не откажетесь выпить стакан пунша? – Премного благодарен, господин полковник, но я хочу вам сказать, что… – Унтер-офицер увидел, что полковник, передвинувший лампу и теперь сидевший при обычном свете, хотел его перебить, но рядом с ним сидел другой офицер, тот дотронулся пальцами до локтя полковника, и полковник удивлённо посмотрел на него. Офицер что-то сказал полковнику, тот, недовольный, заёрзал и откинулся на стенку светёлки. – Мы не допрашиваем пленных, но если вы хотите сами что-то сказать, мы вас слушаем, – сказал офицер, на плечах которого были погоны с золотым шитьём, двумя продольными красными полосками и тремя маленькими звёздочками. Его сосед, назвавшийся полковником, тоже имел золотые погоны с двумя полосками, но без звёздочек. «Значит, этот что, подполковник?» – подумал пленный. – Господин… – Подполковник. – Господин подполковник, у меня есть что сказать… Нам всем грозит большая опасность. – Нам всем грозит большая опасность, потому что мы все на войне, – произнёс полковник, в его голосе звучало недовольство и раздражение. Пленный на секунду задумался, ему было понятно, что имел в виду полковник, однако он проявил упорство. – Могу я попросить у вас карту или хотя бы чистый лист бумаги? Пленному не ответили. – Я пошёл в армию добровольцем со второго курса естественного факультета Кёнигсбергского университета… – Сейчас вам дадут чистый лист бумаги… – сказал подполковник, и пленный тут же его спросил: – А который сейчас час? После того как прозвучал этот вопрос, снова недовольным голосом заговорил полковник по-русски, и пленный понял только, что тот произнёс «генерал Шлиффен». «Ага, значит, он думает, что я сумасшедший и выставляю себя в качестве начальника германского Генерального штаба Шлиффена, но он не прав, сейчас начальником – генерал Мольтке!» У пленного было время поразмышлять, потому что бумагу и перо с чернильницей принесли и положили перед ним только что. – Господин полковник! – обратился пленный. – Вот это деревня, в которой квартирует ваш полк. – Пленный быстрым движением нарисовал на бумаге угловатую геометрическую фигуру. – Об этом донесла наша аэроразведка. В шести километрах отсюда поставили нашу мортирную батарею, примерно вот здесь, тут железная дорога. – Он ткнул пером в край листа. – Сегодня будет обстреляна деревня, эта, – он показал пальцем себе под ноги, – а завтра, если будет ясная погода, сюда прилетят аэропланы посмотреть на точность стрельбы. Стрельбу должны начать через три часа. Офицеры не все понимали по-немецки, понимали полковник, подполковник, ротмистр фон Мекк и поручик Рейнгардт. Остальные переглядывались, когда германец говорил, и внимательно слушали, когда звучал перевод. – Он лазутчик, господа! – раздражённо произнёс полковник Розен, когда пленный закончил. – Он послан, господа, чтобы заставить нас покинуть эту деревню и выйти в голое поле, господа! Вот там нас и накроют! Пленный слушал раздражённую речь полковника, но при этом он слышал молчание офицеров. Первым заговорил подполковник: – Вы с этой батареи? – Никак нет, батарею перевели с Западного фронта, откуда-то из Бельгии… – И вы – писарь уланского полка… – Надоело сидеть в штабе… – не дал ему договорить пленный. – Понятно. Захотелось повоевать… А откуда вам известно про бомбардировку? – Я видел бумаги, а вчера над вами летал аэроплан, он производил разведку. – Пленный увидел, как стали переглядываться офицеры и, стараясь, чтобы не было заметно, кивали друг другу. – Чем вы ручаетесь за ваши слова? – спросил подполковник. – Всё очень просто, господин подполковник, – ответил пленный, – давайте останемся здесь все вместе… Снова по-русски заговорил полковник: – И если через три часа не начнут стрелять германские пушки, я отдам приказ его расстрелять. Согласны, господа? Офицеры закивали, пленный не понял ничего, кроме слова «германские», но понял смысл сказанного и кивнул, выражая своё согласие. – Он говорит, что согласен, он вас понял, господин полковник, – обратился Вяземский к Розену. – Я же говорю – лазутчик, если ещё и по-русски понимает! Так что будем делать, господа? – обратился к офицерам полковник Розен. – Во-первых, думаю, надо предупредить деревенского ксёндза, пусть уводит население, а во-вторых, и нам надо быть готовыми покинуть деревню, – ответил за всех Вяземский. – И расстрелять этого сук-кина сына ровно через три часа, если обстрела не будет! – раздражённо пробормотал Розен. – Разрешите? – спросил пленный. – Слушаем вас, – ответил Вяземский. – Вчера эта батарея уже вела пристрелку, и ваш эскадрон попал под её огонь, один залп, четыре выстрела, я там был… Когда Вяземский переводил, офицеры хранили молчание. – Я, – сказал пленный, – обычный немец, доброволец германской армии и готов умереть в бою от пули противника, врага, но не от своей. Это было бы глупо. – А должен был бы радоваться, – прошептал поручик Рейнгардт командиру № 3-го эскадрона ротмистру Дроку, – что не выдал планов. Сам погиб, но при этом позволил уничтожить тыл противника и целый драгунский полк. Всё же его надо расстрелять, даже если он говорит правду. Дрок посмотрел на Рейнгардта и усмехнулся. – Сашка! – крикнул полковник. Вошёл Клешня. – Налей ему пунша, дай закуски и выведи отсюда, только недалеко. – Вас сейчас накормят, – перевёл пленному Вяземский. Клешня взял пленного за локоть и вывел в сени, там усадил в самом дальнем углу, налил стакан пунша и пододвинул тарелку с колбасой. – Давай, немчура, подкрепись! – сказал он и с другими денщиками стал переносить в светёлку чугунки. |