Книга Хищник. В 2 томах. Том 1. Воин без имени, страница 91 – Гэри Дженнингс

Рабочим пришлось здорово потрудиться, чтобы как следует осветить это место. Должно быть, это было потруднее, чем добывать соль: прикрепить факелы вокруг закругляющихся стен до самого свода. В результате огонь, рассеянный прозрачными соляными скульптурами, отражался во все стороны от вздымающегося купола из соли, словно эхо стало зримым, и мне показалось, что я стою уже не внутри драгоценного граната, а в сердце самого пламени.

С собственнической гордостью Ливия пояснила:

— Все это создала природа, но рабочие добавили несколько вещиц, которые сделали люди своими руками. Никто не знает, как давно это было.

Она указала на один из сводов пещеры. Я увидел, что в стене, которую природа не удосужилась украсить сама, рабочие вырезали маленькую христианскую часовню — опустошив, а затем заполнив ambo ^[144] столом, сделанным из блоков и плит соли; на нем стояли высокая дароносица и еще более высокий потир, оба сделанные из каменной соли.

— Подобно лучшим нынешним гражданам Хальштата, некоторые из рабочих еще в незапамятные времена были добрыми христианами, — сказала Ливия. — Но большинство из них до сих пор язычники, и они, тоже давным-давно, добавили сюда кое-что еще.

Как выяснилось, с другой стороны пещеры, прямо напротив часовни, язычники вырезали свой храм. В этом месте стояла только одна соляная скульптура в рост человека: довольно грубое и примитивное изображение какого-то бога. Когда я заметил, что его мускулистая правая рука поднята вверх, сжимая деревянную рукоятку молота с каменным верхом, привязанным ремнями, я понял, что статуя представляет собой Тора. Имелась тут и еще одна особенность: внутреннее убранство храма было испачкано копотью, и тут пахло дымом — единственное место в копи, которое, насколько я заметил, было испорчено. Я спросил Ливию, как это могло произойти.

— Ну, рудокопы-язычники до сих пор приносят здесь жертвы, — сказала она. — Они приводят сюда животных — ягненка, козленка или поросенка. Разводят огонь, животное убивают во имя какого-то бога, а затем его жарят и сами съедают мясо. — Она пожала своими хрупкими плечиками. — Богам достается лишь дым.

— И твой отец-христианин позволяет язычникам это делать?

— Да, совет городских старейшин не мешает язычникам. Работники довольны, а копи это ничего не стоит. Ну ладно, Торн, надеюсь, ты хорошо отдохнул? Обратный путь долог, и мы не сможем ехать вверх.

Я ухмыльнулся и заметил:

— Думаю, что одолею лестницу. Ты позволишь мне понести тебя, малышка?

— Нести меня? — презрительно ответила Ливия. — Vái! Попробуй догнать меня! — И она резво поскакала по проходу, который привел нас сюда.

Даже невзирая на свои длинные ноги, мне приходилось напрягаться, чтобы догнать Ливию; я старался не терять ее из виду, ибо боялся заблудиться. Ну а когда мы наконец взобрались по последней лестнице и оказались у выхода из копи, я испытал неподдельное восхищение: я был весь мокрый от пота и тяжело дышал, тогда как девочка чувствовала себя прекрасно. Слабым утешением мне могло послужить лишь то, что я устал больше Ливии: в тот день с утра я ведь, если помните, довольно долго лазал по горам, прежде чем встретил ее.

Когда я вернулся в таверну, caupo Андреас сказал мне, икая, что Вайрд уже заснул, а затем отправился в кровать. Заметив мой недоуменный взгляд, трактирщик сказал:

— Да, именно в такой последовательности. Он заснул, сидя за столом… ик… поэтому нам со старухой пришлось тащить его наверх.

Итак, я поужинал в одиночестве — и с аппетитом. Когда я тоже отправился в постель, храп Вайрда напоминал смертельный поединок между кабаном и зубром, а в комнате было невозможно дышать от винных паров, но я слишком устал и тут же заснул беспробудным сном.

На следующее утро, после того как мы вместе позавтракали и Вайрд снова принялся за вино, я некоторое время подождал, пока оно прочистит ему мозги, прежде чем отчитаться в том, что делал накануне. Я рассказал старику о своем посещении копи, о том, что видел там, упомянул о знакомстве с Ливией и Георгиусом, подробно описав обоих.

Старик в ответ лишь хрюкнул и сказал:

— Я так понимаю, что дочка еще туда-сюда, а вот папаша — один из тех глупых надутых индюков, которых всегда можно отыскать в любом мелком городишке. Небось считает себя незаменимым, хотя на самом деле ничего собой не представляет.

— Я тоже так думаю, — заметил я. — Но чувствую, что обязан, по крайней мере, изображать почтение. Он как-никак управляющий копями и представитель знатной римской семьи.

— Balgs-daddja! Он всего лишь разъевшаяся устрица среди мелких устриц.

— Что-то ты сегодня не в духе, fráuja. Может, вино кислое?

Он почесал свою бороду и неожиданно дружелюбно произнес:

— Прости меня, мальчишка. В последнее время я действительно постоянно не в духе и ощущаю тревогу. Это настроение пройдет. Вино лечит все печали.

— Что это вдруг с тобой случилось? Когда мы прибыли сюда, у тебя было прекрасное настроение. Подумай сам, fráuja. У нас полно денег, нет нужды охотиться, сейчас нам надо только наслаждаться, и мы находимся в самом прекрасном месте на свете. Печалиться вроде бы не с чего. Что же тебя тревожит?

Он продолжил терзать свою бороду и пробормотал:

— Во имя головы святого Дениса, которую он носит под мышкой, я и сам не знаю. Возможно, все дело просто в том, что я старик. Без сомнения, раздражительность — это еще один признак наступающей старости, так же как и слабеющее зрение. Ступай, мальчишка, развлекайся со своей новой подружкой. Оставь старика одного, чтобы он мог заливать печаль вином. — Вайрд залпом осушил свою кружку и рыгнул. — Когда я приду в себя… через несколько дней… я возьму тебя на охоту. Ик. Просто для развлечения… на такую дичь ты еще никогда не охотился.

Он снова укрылся за кружкой, поэтому я ничего не сказал, только раздраженно фыркнул и устремился прочь из таверны на рыночную площадь. Так же как и в любое другое утро, она была полна людей, преимущественно женщин, которые покупали съестные припасы на день, и торговцев, которые все это им продавали. Я удивился, заметив в этой толпе Ливию. Я вообще-то сказал девочке, где остановился, но меня удивило, что могло заставить малышку спуститься с горы в такой ранний час.

— Неужели не ясно, что я пришла навестить тебя? — сказала она, когда я спросил ее об этом. — И показать тебе город.

В тот день Ливия показала мне внутреннее убранство церкви Голгофы, которая служила местом заседаний городского совета и хранилищем всевозможных местных раритетов: вещей, обнаруженных рабочими в шахтах, строителями и копателями могил за все предыдущие годы. Сюда входили многочисленные предметы искусства из бронзы, протравленные и покрытые зеленью ярь-медянки; было тут и прекрасно сохранившееся мертвое тело — морщинистое, коричневое и кожистое, в традиционной одежде, — принадлежащее одному из древних низкорослых рудокопов, труп которого спустя многие годы обнаружили в шахте.