Книга Муссон, страница 192 – Уилбур Смит

И он въехал в город, прошел во дворец и воссел на Слоновий Трон Омана, вырезанный из огромных слоновьих бивней.

Сотни знатных вельмож просили приема у нового калифа и сотни важнейших государственных дел ждали его внимания, но одним из первых, за кем он послал, был шейх аль-Салил. Когда Дориан простерся перед троном, аль-Малик сошел с него, поднял Дориана и обнял его.

— Я считал тебя мертвым, сын мой. Но когда увидел твое знамя над рядами воинов масакара, сердце мое запело от радости. Я перед тобой в долгу и никогда не узнаю, насколько велик этот долг: если бы ты не привел под наши знамена племена севера, битва могла бы закончиться совсем иначе. И я не сидел бы сегодня на Слоновом троне.

— Отец, в бою я захватил пленника из числа турок, — сказал Дориан и сделал знак Батуле, который ждал среди вельмож в дальнем конце зала. Батула вышел вперед, ведя на веревке Заяна аль-Дина.

Заян был в рваной и грязной от крови и пыли одежде, его волосы и борода побелели от пыли, а босые ноги были окровавлены, как у пилигрима. Вначале аль-Малик не узнал его. Заян, спотыкаясь, прошел вперед, бросился к ногам отца, заплакал и заюлил, как побитая собака.

— Отец, прости меня. Прости мою глупость. Я виновен в измене и неуважении. Я виновен в алчности. Меня увлекли злые люди.

— Как это? — холодно спросил калиф.

— Блистательная Порта пообещала мне Слоновий Трон, если я восстану на тебя, я же был слаб и глуп. Я сожалею об этом от всего сердца, и если ты прикажешь казнить меня, буду кричать о своей любви к тебе до последнего вздоха.

— По справедливости ты заслуживаешь смерти, — сказал калиф. — Всю свою жизнь ты видел от меня только любовь и доброту, а ответил предательством и бесчестьем.

— Дай мне еще одну возможность доказать тебе свою любовь.

Заян слюнявил сандалии отца, из его носа текла слизь, а из глаз слезы.

— Этот день уже омрачен смертью моего брата Якуба. Хватит проливать кровь, — задумчиво сказал аль-Малик. — Встань, Заян аль-Дин, я прощаю тебя. Но в наказание ты должен совершить паломничество в святые места в Мекке и попросить прощения там. И не показывайся мне на глаза, пока не вернешься с очищенной душой.

Заян встал.

— Да будет на тебе благословение Аллаха, Великий, ибо ты милосерден. Моя любовь к тебе будет подобна могучей реке, которая течет вечно.

Продолжая кланяться, изъявляя свою верность и любовь, Заян пятясь прошел через весь тронный зал, потом повернулся, протолкался сквозь ряды придворных и вышел за высокие резные двери.

После триумфального вступления армии в Маскат новый калиф десять дней праздновал свое восшествие на трон в залах дворца и на улицах города. Праздник кончился за неделю до Рамадана. Большинство воинов пустыни вернулись в свои поселки в маленьких оазисах, разбросанных по всему Оману, потому что были жителями пустыни и в городских стенах чувствовали себя неловко и непривычно. Они поклялись в верности аль-Малику и уехали на своих верблюдах, увозя добычу, захваченную при разгроме турецкой армии.

Те, кто остался, присоединились к празднеству горожан; в городе на каждом рынке и на каждой площади жарили на кострах туши верблюдов и баранов. Гремели рога, били барабаны, мужчины танцевали на улицах, а закутанные женщины смотрели на них с террас вторых этажей.

Новый калиф прошел во главе процессии по запруженным народом улицам, каждые несколько шагов останавливаясь, чтобы обнять воинов, сражавшихся в его армии. Воины восторженно кричали, стреляли в воздух и припадали к его ногам.

Далеко за полночь вернулся калиф в свой дворец, и шейх аль-Салил был с ним неотлучно весь этот день.

— Побудь со мной еще немного, — приказал калиф, когда они подошли к дверям его опочивальни. Он взял Дориана за руку и через опочивальню провел на высокий балкон, выходящий на море и улицы города. До них отчетливо доносились музыка и крики пирующих; пламя костров отражалось от стен и освещало танцующих.

— Я должен объяснить тебе, почему простил Заяна аль-Дина, — сказал наконец калиф.

— Ты ничего не должен, великий, — ответил Дориан. — Это я должен тебе.

— Заян заслужил более строгое наказание. Он изменник, и я знаю, как он обошелся с твоими товарищами в проходе Пестрой Газели.

— Дело не в моих товарищах, — ответил Дориан, — а в том, как он поступил с собой. И меня охватывает гнев оттого, что однажды он снова так поступит.

— Ты думаешь, его раскаяние ложно?

— Он жаждет Слонового Трона, — сказал Дориан. — Я был бы счастливее, если бы ты пригрел на груди скорпиона и положил к себе в постель кобру.

Калиф печально вздохнул.

— Он мой старший сын. Я не могу начинать правление с убийства. Но я подверг тебя серьезной опасности, ибо его ненависть неугасима.

— Я способен постоять за себя, отец.

— Ты это доказал. — Калиф негромко рассмеялся. — Но поговорим о другом. У меня для тебя есть еще одно дело, трудное и опасное.

— Только прикажи, повелитель.

— Торговля с Африкой наиболее важна для нашего народа. Мы, когда-то бедные кочевники, становимся народом мореплавателей и купцов.

— Я это понимаю, отец.

— Сегодня прибыл посланец султана Занзибара. Возникла новая серьезная угроза нашей африканской торговле, под вопросом само существование наших торговых крепостей на Занзибаре и Ламу.

— Как это возможно?

— Шайка разбойников грабит наши караваны на пути между Берегом Лихорадок и Большими озерами. Наша африканская торговля в опасности.

— И племена черных восстают? — спросил Дориан.

— Возможно. Мы точно знаем, что среди разбойников есть черные, но, по слухам, верховодят там неверные франки.

— Из какой страны? — спросил Дориан.

Калиф пожал плечами.

— Неизвестно. Известно лишь, что они безжалостно нападают на наши невольничьи караваны. Мы потеряли почти весь годовой доход от торговли рабами наряду с огромным количеством слоновой кости и золота из глубины материка.

— Что я должен сделать? — спросил Дориан.

— Я дам тебе фирман, наделяющий тебя полномочиями, звание командующего моей армией и столько бойцов, сколько потребуется. Тысячу, две? Я хочу, чтобы ты отплыл на юг в Ламу, пересек пролив, двинулся в глубь материка и положил конец этому бедствию.

— Когда я должен выступить?

— Ты отплывешь с новой луной в конце праздника Рамадан.

Флотилия шейха аль-Салила, Обнаженного Меча, бросила якорь у берегов острова Ламу в полнолуние. Она состояла из семи больших морских дау с армией из тысячи двухсот воинов халифата.

Дориан на рассвете сошел на берег, чтобы представиться губернатору, предъявить свой фирман и начать подготовку к размещению и снабжению своей армии. Его людям нужны квартиры на берегу, где они могли бы отдохнуть от долгого плавания, нужны свежие продукты и вьючные животные.