Онлайн книга «Дмитрий Донской»
|
— Где мои люди? Где это я? — Где твои люди, про то мне не сказано, а ты на дворе боярина Гаврилы Кошки. — Ты, что ли, боярин-то? — насмешливо оглядев все так же почтительно кланявшегося человека. — Нет, что ты! — почти испуганно замахал руками тот. — Я дьяк его Петр Кривой. А самого боярина нетути, уехал. Тебя сказано тут держать, никуда не выпуская, а все, что скажешь, выполнять и доставлять немедля. И снова дивился Михаил Александрович. Его увезли вдруг, когда слишком насмешливо стал разговаривать с великим князем, этим мальчишкой на престоле. Но на дворе боярина все готово и люди предупреждены, стало быть, заранее знали, что сюда привезут? Этот Митька глупей, чем он думал. Ладно, нынче переночует, где есть, а завтра потребует себе митрополита и напомнит о грамоте с обещанием свободы. — Ну, веди меня в свои хоромы. Дьяк, все так же согнувшись, показал рукой: — Добро пожаловать, князь. И только тут до Михаила Александровича дошло, почему столь подобострастен этот человек, он не зря прозван Кривым! Один бок бедолаги явно тянуло книзу. Хоромы были приготовлены недурные, и ужин подали тоже хороший. Янтарная севрюжина оплывала жирком, стерляжья уха аппетитно дымилась в чашке, красовались пироги с белорыбицей и брусникой, стоял жбанчик со ставленым медом… Но есть пришлось одному. Князь вдруг показал дьяку на стол: — Откель все это, если хозяев дома нет? Или им пришлось спешно ноги уносить, меня увидев? Тот усмехнулся: — Зря не веришь, Михаил Александрович, для тебя все готовлено. Стряпуха у нас хороша, а без дела застоялась, вот и расстаралась, узнав, что будет кому пробовать. Ты ешь, все вкусно и с душой. «И с ядом?» — хотел было спросить князь, но сдержался. Не думалось, что могут и под замок посадить, не только жизни лишить. Решил отдохнуть, утро вечера мудренее, завтра он себя еще покажет! Но увидеться с митрополитом на следующий день Михаилу Александровичу не пришлось, тот спешно уехал в Радонеж. С Дмитрием он и сам не желал разговаривать. Оставалось сидеть, досадуя на свою доверчивость и злясь на потерю времени. Зато скоро приехал сам боярин Гариал, которого для краткости звали просто Гавшей. Был он дороден, бел лицом и весьма громкоголосен. Михаилу Александровичу объяснил просто и доходчиво: — Ты, Михаил Лександрыч, не серчай, но сидеть тебе тута, видать, долго, пока не одумаешься. Тот взвился: — Да как же сие возможно?! Великого князя Тверского в оковах держать?! В ответ Гавша навис на князем всей своей тушей, на что уж Михаил Александрович не мал, но тут словно щенок перед большим псом: — Где твои оковы?! Ты, князь, хотя и в клетке, а все ж в золотой! Накормлен, напоен и спать на перины уложен. А митрополит наш как в Киеве сидел? В темной да на воде и хлебе? Ты за него пред своим сродичем Ольгердом заступился?! Хоть слово в защиту сказал?! — Ах, вот почему митрополит согласился на мое заточение… Гавша мотнул головой: — С чего согласился — не ведаю, про него самого это мои мысли, а за твои слова про оковы на тебя обиду держу. Я хотя и невольно, но в доме тебя хорошо принял. — Где мои бояре? — Также по домам сидят. Не бойся, не в темнице и не в оковах. Больше разговаривать с князем боярин не стал, видно, обиделся, и остальным не велел. Молча подавали и уходили. И как из этого выбираться? Оставалось ждать, когда самим митрополиту с московским князем надоест томить тверичей под замком. Дмитрий пришел в горницу к жене поздно и сильно чем-то расстроенный. Евдокия уже была едва не на сносях, потому мужа не ждала, почти не ходил к ней. Но ей и самой хотелось расспросить, слышала, что дядю Михаила Александровича не просто в Москву призвали, а под замок ныне посадили. К чему это? Неужто Митя считает, что он враг? Князь уже переоделся, был в простой рубахе и домашних портах, на ногах мягкие чувяки. Сразу ложиться не стал, сел на край постели и молча уставился в пол. Евдокия осторожно погладила его по спине: — Ложись, донюшка… Поздно уже. — Ты спи, спи, если хочешь, — словно очнулся от забытья Дмитрий. — Митя, — осторожно начала жена, — у тебя ссора с Михаилом Лександрычем вышла? К чему ты его под замок-то посадил? — И тебе уже донесли?! — вспылил Дмитрий. Княгиня пожалела, что ввязалась в разговор, если такой злой пришел, то лучше молчать, к утру остыл бы, сам рассказал. А теперь вот начнет ругаться… Ох и трудно иногда с князем. Но сделанного не воротишь, так же осторожно пояснила: — Никто не сказывал, просто я переходом шла и услышала разговор… — Нечего глупости слушать! И вдруг Дмитрий перевернулся и прижался лицом к ее немалому животу. Рука жены поневоле легла на его волосы: — Успокойся, донюшка… успокойся. Утром подумаешь, что не так… Дождавшись, пока чуть затихнет муж, спрятавший лицо теперь в ее волосах, она еще раз повторила: — Утро вечера мудренее… А в ответ вдруг услышала злое, горькое: — Как же я его иногда ненавижу!.. И без слов поняла, о ком муж, но все же спросила и обомлела от ответа. Ожидала, что скажет, мол, князя Тверского! А Дмитрий сквозь стиснутые зубы произнес страшное: — Митрополита! — Кого?! Он же тебе заместо отца. Душу в тебя вкладывает! — Душу, говоришь? Столько лет по его подсказке живу, слова своего не имею! А ныне как мальчишку в дураках оставил! Потрясенная Евдокия молчала, она всегда считала, что Митя почитает Алексия, как отца родного, во всем его слушается с восторгом, а выходит… Князь продолжал, и столько горечи было в его голосе, что не поверить нельзя. — К чему и звать-то Михаила Александровича было? Велика важность — с племянником свара! Все вокруг меж собой ссорятся, никого под замок не сажают. Знал ведь, понимал, что я не выдержу княжьей заносчивости! От своего и моего имени обещанье дал, что не тронут тут тверского князя. А сам что? С утра подговаривал под стражу посадить. А потом вопросами вынудили Михаила Александровича мне резкие слова сказать, я и вспылил. Крикнул, что посидит под замком! — Ну и ладно, освободишь завтра… — Я-то крикнул, а митрополичьи люди все сразу сделали. Получается, я его посадил?! — Кажется, Дмитрий даже не расслышал жениных слов. Потом, правда, сообразил, невесело усмехнулся: — Я у него прощенья просить не стану. Иначе он всем расскажет, каков московский князь! — А что делать станешь? Не держать же его под замком вечно. Князь тяжело вздохнул: |