Книга Трижды пестрый кот мяукнул, страница 4 – Алан Брэдли

Обычно в это время года здесь стоит рождественская елка: не такая большая, как в гостиной, но тем не менее радующая взгляд посетителей. Висят бумажные гирлянды, венки из листьев падуба и омелы, теплый воздух пахнет розмарином, апельсинами и гвоздикой.

Но в этом году в Букшоу не было елки. Такое ощущение, будто какое-то древнее проклятье пало на дом, словно в рассказах Эдгара Аллана По.

Я вздрогнула.

«Возьми себя в руки, Флавия, – подумала я. – Не время для сантиментов. Вот-вот я встречусь с семьей. Где я? О чем я думаю?»

О да, о равновесии и благопристойности. Надо быть прохладной и свежей, как горный ручей.

Я небрежным, но быстрым шагом вошла в столовую, бесшумно отодвинула стул, не позволяя ему скрести о пол, и развернула на коленях льняную салфетку.

Идеально. Я горжусь собой.

Даффи сидела, уткнувшись носом в книжку – я заметила, что это «Паразиты» Дафны дю Морье, а Фели изучала собственное отражение в отполированном до блеска ногте большого пальца.

Я положила себе на тарелку копченую селедку.

– Доброе утро, дражайшие сестры, – промолвила я с едва уловимым сарказмом в голосе.

Даффи медленно оторвала от книги покрасневшие, обведенные темными кругами глаза, и сразу стало понятно, что она не спала этой ночью.

– Ну и ну, – сказала моя сестрица. – Только посмотрите, кого нам кошка на хвосте принесла.

– Как отец? – спросила я. – Есть новости?

– Он в больнице! – отрубила Даффи. – Ты и без того в курсе. Угодил на больничную койку, потому что ему пришлось тащиться в Лондон.

– Вряд ли это моя вина, – не менее резко ответила я. – Насколько я знаю, он подхватил пневмонию в поезде.

Еще и минуты не прошло, а мы уже обнажили оружие.

– Вряд ли! – выплюнула Даффи. Она кипела. – Вряд ли! Отец при смерти, а ты сидишь тут и препираешься…

– Дафна, – произнесла Фели таким голосом, который мог бы остановить разогнавшийся танк.

В столовую вошла миссис Мюллет и начала суетиться с таким видом, словно ничего не происходит.

– Бекон вот-вот будет готов, – сказала она. – Наша «Ага» долго разогревается, если не проследить за ней и она отключится на ночь. Моя вина, я думала о полковнике и о…

Я взглянула на воображаемые наручные часы.

– В котором часу приедет Кларенс? – поинтересовалась я. – Хочу как можно скорее увидеть отца.

– Господи, не раньше половины первого, – ответила миссис Мюллет. – Приемные часы начинаются в два. Не гримасничай, милочка. Вдруг тебя хватит удар и ты останешься такой навсегда?

Мои мечты немедленно устремиться к отцовскому одру пошли прахом. Я попыталась скрыть разочарование.

– Как дела у Дитера? – поинтересовалась я, пытаясь завязать светскую беседу с Фели.

– Откуда я знаю? – отрезала она, бросая салфетку, выскочила из-за стола и вылетела из комнаты.

В дверях она столкнулась с Ундиной. Моя двоюродная сестрица остановилась и приложила ладонь к уху, изображая, что прислушивается к торопливым удаляющимся шагам Фели.

– Кузина Офелия крайне возбуждена, – громко объявила Ундина. – Они с Дитером поссорились. Думаю, все дело в детях. Привет, Флавия, добро пожаловать домой. Как с тобой обращались в Канаде?

Неуклюжими шагами она пересекла столовую и протянула руку. Мне оставалось либо проткнуть ее вилкой насквозь, либо ответить ей коротким вялым рукопожатием.

Ундина стояла рядом, обратив ко мне свое крупное, похожее на луну лицо, и ждала, что я произнесу речь. Водянистые голубые глаза в окружении черной оправы словно лишали ее возраста: Ундине могло быть и восемь, и сто восемь лет. Ее словно нарисовали карандашом.

Когда я не ответила, она подалась вперед и утащила у меня с тарелки остатки селедки.

– Мы видели дядюшку Хэвиленда вчера. Он ужасно выглядит, – сказала Ундина.

Я даже не успела подумать, но мои ноги уже подняли меня со стула.

То, что Ундина, дальняя родственница, седьмая вода на киселе, могла видеть отца, а я нет, переполнило чашу моего терпения. Я вышла из-за стола и на автомате покинула комнату.

Первый раз в жизни просто ухожу прочь в подобной ситуации, и, надо сказать, это чертовски приятно.

Именно поэтому сейчас я еду в Бишоп-Лейси на велосипеде под ледяным дождем.

Мне надо как можно скорее убраться подальше от Букшоу и от моей семейки. Я направляюсь в домик викария, мне нужна Синтия Ричардсон.

Кто бы мог подумать, что так все обернется?

Много лет мы с Синтией не выносили друг друга на физическом уровне, с тех пор как она застала меня за попыткой соскоблить химический образец с витража святого Танкреда.

Только когда я узнала, что она и ее муж, викарий Денвин, потеряли единственного ребенка, дочь, трагически погибшую под колесами поезда в Доддингсли, ситуация начала меняться, и за последние год-два мы с Синтией стали хорошими друзьями.

Временами от семьи нет никакого толку; временами говорить со своими родными – совершенно бессмысленно.

Полагаю, если хорошенько подумать, можно прийти к выводу, что жены викариев существуют именно для этого.

Я остановилась и прислонила «Глэдис» к забору, окружавшему церковный двор. Здесь она будет в безопасности. Поскольку «Глэдис» нежно любит кладбища, ей тут даже понравится, несмотря на дождь.

– Хорошо вернуться домой, – прошептала я, похлопав ее по сиденью ласково, но без лишних нежностей. – Отдыхай.

Я пересекла двор по мокрой траве, вытерла ноги у двери и дернула за колокольчик. Из глубины дома донесся слабый звон. Я подождала. Никто не открыл. Медленно сосчитала до сорока – разумный интервал. Не слишком быстро, чтобы показаться навязчивой, но и не слишком долго, чтобы хозяева решили, что гость ушел.

Позвонила еще раз и услышала такой же приглушенный звонок.

Никого нет дома?

Может быть, Синтия в церкви? Об этом я не подумала. Она так много времени уделяет цветам, буклетам, стихарям, церковным гимнам и пчелиному воску, не говоря уже о приходских собраниях, встречах женского института, союза матерей, алтарной гильдии, организации девочек-скаутов (где служит Коричневой Совой), мальчиков-скаутов, организации юных скаутов (где она временами изображает Акелу), реставрационному фонду (в котором она председатель) и приходскому совету (где она секретарь).

Я побрела по мокрой траве к церкви, но она была закрыта. Дождь усилился, и у меня задубели и промокли ноги.

Возвращаясь к «Глэдис», я услышала возглас со стороны домика викария.

– Флавия! Ура! Флавия!

Я не узнала Синтию, но это была она.

Она высунула нос из двери, приоткрыв ее буквально на миллиметр. Ступив на крыльцо, я увидела, что она кутается в потрепанный розовый халат.