Книга Кровавые скалы, страница 30 – Джеймс Джексон

— Позвольте мне возглавить вылазку, дядя.

— Месье Гарди приходил ко мне с предложением атаковать батарею. Теперь мы лишились этого воина, однако вражеские орудия все еще на месте. Возьми с собой любого, кто потребуется.

— Я не подведу вас, дядя.

Ла Валетт с нежностью посмотрел на Анри:

— Что же случилось с моим племянником, который довольствовался книгами и мирным искусством врачевания?

— Он подружился с Кристианом Гарди и бился с турками.

— И то и другое — по-своему наука и крещение.

Анри отвернулся. Его внимание было приковано к Сент-Эльмо — судьбой назначенной могиле и чистилищу его друга и наставника Кристиана. Слова были излишни. Англичанин сражался за деньги и запретил товарищам оплакивать его. Но тем, кто остался позади, от этого не стало легче.

Телодвижение подле Анри вдруг оборвалось. Он обернулся и увидел гроссмейстера, который, склонившись, привалился к балюстраде и сморщился от боли.

— Дядя, вам нехорошо?

— Всего лишь старческий недуг. Не более.

— Не совсем, дядя. Следует незамедлительно вызвать лекаря.

— И не подумаю. — Ла Валетт выпрямился и пристально посмотрел в глаза племяннику. — Ты мой ближайший родственник по крови, а потому выслушаешь и поклянешься жизнью. Ты не видел ничего, что здесь произошло. Ты не ведаешь, в каком я нахожусь здравии. От этого зависят судьба ордена и исход осады.

— Клянусь пред лицом Всевышнего, дядя…

— Что ж, договорились. Забудем об этом.

Анри де Ла Валетт кивнул, и еще одно сомнение преумножило море тревог.

В Святой лазарет доставили Луиджи Бролью, командира защитников Сент-Эльмо. Кости его были переломаны, а лицо — исцарапано и обожжено, он же молча терпел, пока врачеватели перевязывали раны. Этот рыцарь был лишь одним из многих. Подле постели дежурил его давний друг рыцарь Большого Креста Лакруа, который говорил о былом, предаваясь воспоминаниям о проделках юности, жизни на Родосе и лучших временах. Но никто из них не в силах был забыть о темных стенах вокруг.

Мария вздрогнула при звуке орудийного залпа. Еще одна пушка нацелилась на Сент-Эльмо, еще одно железное ядро с грохотом устремилось в сторону Кристиана. Она шепотом помолилась и склонилась, чтобы приложить горячие камни к гниющей ноге очередного раненого. Мужчина вскрикнул.

— Прошу простить меня, месье. Это необходимо, чтобы извлечь яд.

Повторив процедуру, Мария услышала резкий вздох и сдавленные всхлипы. Спустя день он станет бредить, спустя два потеряет ногу, а спустя три — умрет. Во всем, что происходило, заключалась некая мучительная предсказуемость. В глазах солдат Мария могла прочесть будущее, одним прикосновением отличить ночной озноб от предсмертного холода.

Кровь громко закапала в чашу, когда лекарь вскрыл вену лежавшего ничком рыцаря. Словно недостаточно крови было пролито на поле брани. Мария вошла в следующий альков и, опустив на пол лампу, склонилась, чтобы осмотреть повязки раненого. Личинки кормились, поглотив уже большую часть сгнившей плоти.

— Мужайтесь, месье. Вы поправляетесь.

— Не обманывайтесь, миледи. Сент-Эльмо прикончил меня.

— Его дух воспрянет и вдохновит других.

— Если уж сам командующий лежит здесь, то итог очевиден.

— Но Господь еще может вмешаться. — Руки Марии тряслись, когда она бинтовала рану.

Солдат сжал в ладони пальцы девушки.

— Если бы вы побывали там, миледи, то убедились бы сами: Господь уж давно оставил форт.

Чей-то голос умолял принести воды. Мария поспешила прочь, желая поскорее завершить беседу и избавиться от предательского чувства и подступивших слез. Она позволяла себе плакать, лишь уединившись в своих покоях. Ей довелось увидеть и услышать то, с чем она никогда не сталкивалась, сидя в тесной клетке Мдины, такие чудеса отваги и ужасы войны, которых не могла и вообразить. Марию захлестнула жалость к израненным воинам. Но вместе с жалостью проснулась и зависть, ведь совсем недавно эти солдаты были рядом с Кристианом, делили с ним все опасности. Она такой возможности не имела. Какое глупое и эгоистичное чувство, но заглушить его будет совсем не просто. И все-таки… Вновь тот же голос попросил воды.

Юбер произнес последние слова молитвы. Поднявшись с края постели, он вдруг увидел, что его ожидает Мария.

— Надеюсь, я не потревожила вас, Юбер.

Капеллан залился ярко-красным румянцем, смущенный своей робостью и присутствием девушки.

— Моя миссия не столь безотлагательна, миледи.

— Господние молитвы важны не менее любого иного дела. Каждый из нас исполняет все, что в его силах.

— Я смиряюсь пред их деяниями, миледи. Это храбрейшие из воинов, я же самый дюжинный из новообращенных капелланов.

— Без капелланов не было бы ни церкви, ни ордена, ни брата Юбера, способного врачевать души в час нужды.

— Вы так добры, миледи, — улыбнулся Юбер.

— Я лишь правдива. Как эти души, а впрочем, и любой из нас мог бы обойтись без твоей дружбы и заботы?

— Я здесь отчасти благодаря дружбе с Кристианом и заботе о нем.

— Я тоже, милый Юбер.

— Пока его нет на этих подстилках, он, верно, еще жив.

— Пока ты поддерживаешь его раненых братьев, ты помогаешь и ему.

— Что ж, в этом есть немного утешения, миледи.

Мария медлила, не решаясь высказать помыслы, прикидывая, не дурно ли вовлекать невинного в свое предприятие. Молодой священник, вероятно, попытается отговорить ее или же уступит в извечном стремлении помогать страждущим. Каков бы ни был ответ, она злоупотребляла его добротой.

Ясные глаза Юбера излучали проницательность.

— Миледи, вы желаете отправиться в Сент-Эльмо.

Кристиан спал. Ему снилась мирная местность: залитая солнцем долина, простиравшаяся до самого моря и окруженная изгибами холмов. Он ехал верхом на Гелиосе. Далеко впереди Кристиан видел собиравших урожай крестьян, а за ними — побеленный деревенский дом, в котором когда-то жил. Он подъехал ближе, как вдруг Гелиос испуганно шарахнулся в сторону и встал на дыбы, не желая идти дальше. Кристиан попытался усмирить скакуна, с трудом натягивая поводья. Конь сопротивлялся. И тут стало ясно, что испугало Гелиоса. Долина вокруг оказалась ловушкой, море — миражом, а холмы — скрытым силуэтом крепости. Крестьяне выстроились в шеренги, их лица раздулись и почернели, как у мертвых турок, а вместо серпов и мотыг они сжимали аркебузы и ятаганы. Каким же он был глупцом, так легко попавшись на уловку!.. Все приметы постоянно маячили перед самым носом: летний урожай отрубленных голов и конечностей, так аккуратно уложенных в груду, и отголоски народной песни, что вдруг обратилась в боевые кличи янычар. Деревенский дом запылал. Гелиос все еще стоял как вкопанный. Сквозь нараставший гул доносилось что-то еще, некий звук, вселивший в Кристиана ужас маленького ребенка. Крики его матери и сестры.