Книга Кровавые скалы, страница 44 – Джеймс Джексон

— Я не осуждаю вас.

— Я осуждаю себя сам. Но есть и другие способы противостоять туркам. Держитесь рядом, и я докажу вам.

Мария последовала за старцем, ибо уже решилась на побег и выбора у нее не осталось. Каждый продумал свое решение. Они оказались в плену империи, основанной на рабстве. Даже султан был рожден от девушки-рабыни ^[22], янычары происходили от покоренных христиан, сам Пиали был из болгар. Господство порождало покорность, укрепляло могущество. Но здесь, прокравшись через проход к шатру со шлюхами, пробираясь мимо ряда постовых, зародилось неповиновение. Старик помогал Марии, и она, возможно, в малой степени, помогала ему.

Раб стал разворачивать отрез черной материи, украденный по пути.

— Мы входим на территорию лазарета для больных лихорадкой и дизентерией. Лишь немногие, кто еще здоров, решаются приходить сюда. Те, кто защищается от болезни, прикрывают лицо от зловония. Мы поступим так же.

— Я облачусь во что угодно, лишь бы выбраться отсюда. — Мария обернула голову и укуталась до пояса предложенной материей.

— Возьмите меня за руку. Теперь вы больной турок, а я вас сопровождаю.

Так они пошли дальше, спотыкаясь, слушая плач и рыдания умирающих людей, изнемогавших от рвоты. Изредка они замечали ряды лежавших ничком больных солдат, ловили взгляды диких, широко раскрытых глаз, в последний раз смотревших на мир. Мария видела подобное прежде в лазарете ордена. От жалости у нее навернулись слезы. Какая бессмысленная жертва, как безнадежны последствия дел людских! Она вновь подумала о своем возлюбленном Кристиане.

— Говорите, зачем пришли, или умрите!

Мария увидела обнаженный меч и почувствовала оттенок подозрения и ненависти в словах сарацина. Он взмахнул клинком, и лезвие пронеслось совсем рядом. Опиаты или предательство — и то и другое могло быть причиной его действий. Мария постаралась успокоиться. Армянин пустился в объяснения, спешно и беспокойно произнося слова из-под своего покрова. Его не слушали. Внезапно энергия и бред иссякли, и турок, напрягшись, рухнул, впав в забытье. Мария и ее спутник двинулись дальше.

— Здесь я должен вас покинуть.

Они присели на колени подле груды дырявых бочек и никчемного галерного дерева — остатков лагеря в Марсе. Позади раздавались дробный стук копыт и крикливый гомон конных сипахов, а дальше была открытая местность и свобода.

Мария положила руку на плечо старика.

— Мне нечем отплатить вам за вашу доброту и смелость.

— Будьте свободны, возвращайтесь к своему народу. Такова будет моя награда.

— Вы до сих пор не назвали мне своего имени.

— Возможно, так и должно быть на войне. Всего вам доброго.

Сознание вернулось, пришло неожиданно вместе с ударом холодной морской воды в лицо. Гарди хрипло простонал. Он понял, что жив, закован в цепи и лежит обнаженный на деревянном настиле, вновь оказавшись среди корсаров. Круг замкнулся. Кристиан открыл глаза, медленно сфокусировал зрение. Над ним возвышалась фигура, облаченная в белое, — наполовину святой, наполовину демон, непривычно суровый для пирата. Черные волосы и борода растрепались, а глаза на худом лице были глубоко посажены и казались задумчивыми под тяжелыми веками. Эль-Лук Али Фартакс. Завораживающее зрелище, не сулившее ничего хорошего.

— Какой прекрасный, но слегка подраненный экземпляр! — Глаза и рот не выражали радости. — Я знаю тебя, Кристиан Гарди.

— А я тебя.

Он узнал слишком многое. Капитан корсаров стал грозой Эгейского моря, снискав дурную славу жестоким обращением как с собственными людьми, так и с пленниками. Немногие догадались бы, что некогда он был монахом-доминиканцем, свирепым псом на службе Господа и папства. Былой фанатизм устремился к новому ремеслу и новой вере. Теперь он резал глотки и жег города во имя ислама.

Эль-Лук присел подле англичанина.

— Ты хорошо осведомлен, Кристиан Гарди.

— Молва и слава быстро разлетаются на войне.

— Мы оба заслужили свое нынешнее положение. Я корсар, ты же солдат редкой породы, особого сорта, трофей, который предстоит обменять на награду золотом и самоцветами весом с него самого.

— Поэтому я все еще жив?

— Ты жив по моему приказу и ради моей прихоти. — Эль-Лук скользнул взглядом по обнаженному торсу пленника. — Мы раскормим тебя и представим Мустафе-паше в обмен на награду. Он хочет содрать с тебя кожу, а голову поместить на носу своей галеры.

— Подобно любому солдату, я принимаю свою судьбу.

Палец скользнул по груди и животу Кристиана.

— По-моему, это пустая трата твоих способностей. Ты очень силен, Кристиан Гарди.

— Тем легче мне терпеть, Эль-Лук.

— Медведя можно посадить в клетку, а льва приручить, вырвав клыки и когти.

— Корсара можно выследить.

— Только не тебе, Кристиан Гарди, и не рыцарям-госпитальерам. Ваш орден обречен.

— Ты забыл, что Биргу и Сенглеа все еще наши.

— Они не имеют особой важности. — Эль-Лук склонился ниже и прошептал: — В Священном собрании есть наш шпион, вредитель, приближенный великого магистра, который добавляет яд в его трапезу. Ла Валетт и его оборона сгниют изнутри, развалятся, даже если наши пушки бьют по ним извне.

Гарди лежал неподвижно. В памяти промелькнул свет, блеск сигнальной лампы, мерцавшей на вершине кавалерийской башни Сент-Анджело в ночь, когда он с подкреплением переправлялся через Большую гавань. Их предали, уничтожили. Что бы ни подсказывал разум, по-видимому, корсар говорил правду. Вредитель. Кристиан попытался мыслить трезво, понять этот абсурд. Враг устраивает засаду на лодки, перевозящие в форт свежие припасы и солдат, взрывается пороховой склад, осуждают и заключают в темницу мавра. Отдельные события, общая цель. Всему виной чьи-то тайные происки. Мария тоже пала их жертвой. Ла Валетт будет следующим — великий магистр, изолированный и беззащитный, ослабленный недугом, принимает руку помощи, подающую яд.

— Я тебе не верю, корсар.

— Твои глаза говорят об обратном. Ты раздосадован, моя прелесть.

— Я ранен.

— Раны перевяжут, занозы вынут. Когда ты поправишься, я немного позабавлюсь с тобой.

— Когда я поправлюсь, я тебя убью.

Эль-Лук не обратил внимания на его слова и, протянув руку, коснулся нескольких рваных ран, оставленных осколками.

Гарди поморщился. Корсар слизывал кровь с пальцев.

— Мы сотворим с госпитальерами такое, чего не вылечить мазями и перевязками, Кристиан Гарди. — Безумие и загадочность блеснули в глазах корсара. — Рыцарям никогда не увидеть смерти, что ходит за ними по пятам, не услышать твоего предупреждения. Но не тревожься. Вспомни своих братьев, что умерли в Сент-Эльмо.