Книга Жизнь на грани, страница 39 – Антон Задорожный

2

Эта незатейливая и веселая встреча в автобусе придала Кристине сил и вернула хорошее настроение.

«У меня все будет хорошо. Пускай этот наш разговор будет мне добрым знаком, – думала она, ощутив себя счастливой. – Быть доброй гораздо круче», – размышляла она беззаботно. Казалось, ничто не в силах сгустить краски.

Но стоило ей оказаться во дворе знакомого дома на Вознесенском, как стало не по себе. Уже под аркой она ощутила сильное недомогание. Хотелось лечь и уснуть, но расстояние до желанной кровати, эта лестница, по которой только предстояло подняться, – все это отчего-то внушало страх.

Впервые в жизни Кристина решила, что у нее шарики за ролики. «А что подумает Павел, если узнает?» – пошатнувшись, думала девушка.

Во дворе, как ни странно, было тихо. Ни души. Каждый шаг давался ей очень тяжело. Это состояние не было похоже на обычную усталость, нет. Она передвигалась с таким трудом, словно… словно была гигантским магнитом, который притягивало к земле.

Чем не сюжет для телевизионных страшилок в духе «Необъяснимо, но факт»? Шутки шутками, но в дюйме от двери в подъезд Кристина ощутила себя путником в пустыне, которому оставалось несколько шагов до источника воды. Чувствуя себя ветхозаветной старушкой, девушка оперлась о ручку входной двери, чтобы избавиться от одышки, и… упала, получив ожог!

– Вот черт! – засмеялась она истерически, не смея пошевелиться от боли. На ладони вскочил пузырь, который лопнул, стоило прислонить его к грязному, но зато холодному снегу. Кристина понимала, что смеется как безумная. Наверное, это уже и было безумие, но, с другой стороны, если бы она не смеялась, то оставалось бы рыдать, а там того и гляди, что крыша поедет.

Двор по-прежнему пустовал. Не было ни охранников, ни одаренной молодежи из соседней парадки – никого. Помаленьку к девушке вернулась сила ума и ясность мысли. Поднявшись на ноги, Кристина стала отряхиваться – слабость исчезла – и уставилась на дверную ручку как баран на новые ворота. И было отчего: железяка светилась бело-оранжевым цветом. Было очевидно, что она достигла температуры плавления – шел дым, стекала краска, сходил лак.

– О боже! – Девушка не верила своим глазам, но они видели то, что видели. Она столкнулась с тем, что было за гранью обыденных представлений о мире. И нельзя сказать, что такое столкновение приходилось ей по вкусу.

Остатки здравомыслия и инстинкт самосохранения говорили ей: «Если хочешь спастись, то беги сейчас», но совесть тянула девушку в противоположную сторону, твердя: «А как же Павел? Неужели ты не возьмешь его с собой?»

Действительно, может быть, ей все это только кажется? Решительно толкнув полыхающую дверь костылем, Кристина вошла внутрь и… ничего не произошло.

– Слава Богу! – с удовольствием крикнула она в пустоту подъезда. Дурацкая дверь позади, что бы это ни было, это не по-настоящему.

«Но как ты объяснишь себе ожог на руке?» — спросил ее внутренний голос.

– Не знаю, – ответила она ему, а вернее, самой себе. – Не хочу об этом думать, а то снова станет страшно.

Это было правдой, и внутренний голос отстал. Кристине хотелось всего лишь доползти до кровати, убедиться, что с Павлом все в порядке, и поговорить с ним.

– Делов-то, делов, – улыбнулась девушка, преодолев лестничный пролет.

«Ну конечно…» — прошептал внутренний голос.

Открыть дверь, когда одной рукой опираешься на костыль, а вторая с ожогом, было непросто, но Кристина справилась.

Беспокойство и страх отступили, когда она оказалась в квартире. Несмотря на расквашенный «толчок» (н недавнюю смерть Вики, не забывай), здесь было безопасно.

Из их с Павлом комнаты доносилась музыка. Это хорошо, значит, он дома.

Помедлив перед комнатой в темноте несколько секунд, Кристина набралась храбрости, вспомнив, как Вероника начинала болезненные и непростые разговоры – с места в карьер, – и решила последовать ее примеру.

Отворив дверь в комнату, она сказала Павлу напрямик:

– Я бы хотела поговорить с тобой… о нас и о том, что ты задумал.

– Опять? Мы же вчера обо всем поговорили.

– Да, но… Некоторые вещи оправдать нельзя. Я сегодня весь день этим занималась, но все равно мне не удалось принять твою сторону.

– Почему? Стой… Это ты так со мной поздоровалась, да? Кристи, что это у тебя с рукой, где ты так умудрилась?

– Нигде, потом объясню… – отмахнулась она от его псевдобеспокойства, целью которого была попытка сбить ее с основной темы разговора. – Так вот, есть вещи, которым нет оправдания. Потому что… без доброты человек – это просто животное, которое может зарабатывать, строить дома, рисовать картины и всякое такое. – Перед глазами девушки вновь появился уже не раз возникающий сегодня образ медведя, загнанного в клетку городского зоопарка.

– Но ведь я хочу это сделать для тебя. За то, что она сделала тебе больно, и за то, как она ко всем нам относилась в эти дни. Посмотри на свою руку, до сих пор не зажила. – Он взглянул на перевязанную несколько дней назад руку со странной надеждой.

Так смотрит утопающий на спасательный круг, который вырвало у него ураганным ветром.

– Паш, оставь это. Даже я уже ее простила. А остальным просто все равно.

– А мне не все равно, – спокойно, но жестко ответил Павел, так, что в его лице появилось что-то медвежье. Глаза его выражали тепло, грусть и добро, которое жестокие посетители зоопарка не хотели принять, но нутром оба чувствовали, что Павлом движет что-то хищническое. То, с чем он не может или не хочет справиться.

Кристине стало страшно.

– Пожалуй… Пожалуй, нам пора… мне пора проветриться.

– Если уходишь, то давай насовсем.

– Я же сказала, проветриться…

Далеко уходить Кристина не стала. Отправилась на кухню, стояла у окна и, по иронии, думала о нем.

Девушка понимала, что их отношения если когда и были здоровыми, то теперь дали трещину. Она знала, что сомнения – это путь к неверию, и все же хотела выиграть время, а заодно – проверить серьезность намерений Павла. А еще ей просто было страшно: ее пугал этот дом, перемена в поведении своего соседа, который временами превращался в медведя, и еще много того, что нельзя было объяснить логически, если считать, что она еще не выжила из ума.

А что, ее сумасшествие здорово объясняет и странности, и глюки, и… «Не-е-т, тут что-то другое, ты же понимаешь», – подумала девушка про себя, вспомнив, как совсем недавно ее обожгла живая дверная ручка – злобная и горячая. Худшей мыслью из приходящих ей на ум была следующая: «Что если я в своем уме и этот дом портит людей, развивая в них пороки? Что если он однажды меня проглотит, настроив против меня Павла?»

Не зная, как прийти в норму, впервые за долгое время Кристина как умела помолилась Богу. Она не знала, поможет это или нет, но заметила, что в конце концов ей полегчало.