Онлайн книга «Один в Берлине»
|
Секунду оба молча глядят друг на друга. Пастор – человек еще молодой, ширококостный, с простым, пожалуй, немного глуповатым лицом. Не ахти какой, решает Квангель. Не чета доброму пастору. Пастор же видит перед собой долговязого, усталого мужчину. Лицо с резким птичьим профилем ему не нравится, пытливый взгляд темных, странно круглых глаз тоже, как не нравится и узкий бескровный рот с крепко сжатыми губами. Однако священник берет себя в руки и говорит как можно дружелюбнее: – Надеюсь, вы примирились с этим миром, Квангель? – А мир достиг примирения, господин пастор? – в свою очередь спрашивает Квангель. – Увы, пока нет, Квангель, увы, пока нет, – отвечает священник, и его лицо старается выразить огорчение, какого он не испытывает. Опустив этот пункт, он продолжает: – Но вы примирились с Господом, Квангель? – Я в Господа не верю, – коротко отвечает Квангель. – Как? – Резкое заявление чуть ли не испугало пастора. Помедлив, он продолжает: – Ну что же, коль скоро вы, возможно, не верите и в своего личного бога, то вы, наверно, пантеист, Квангель, так? – А что это? – Ну как же, ясно ведь… – Пастор пытается объяснить то, что ему и самому не вполне ясно: – Мировой дух, что ли. Все вокруг – Бог, понятно? Ваша душа, ваша бессмертная душа вернется в лоно великой мировой души, Квангель! – Все вокруг – Бог? – переспрашивает Квангель. Уже одетый, он стоит возле нар. – Гитлер – тоже Бог? Убийство – Бог? Вы – Бог? Я – Бог? – Вы поняли меня превратно, полагаю, нарочито превратно, – раздраженно отвечает священник. – Но я здесь не затем, Квангель, чтобы вести с вами религиозные дискуссии. Я пришел приготовить вас к смерти. Вы умрете, Квангель, через несколько часов. Вы готовы? Вместо ответа Квангель спрашивает: – Вы знали пастора Лоренца из следственной тюрьмы при Народном трибунале? Пастор, снова выбитый из колеи, сердито говорит: – Нет, но я о нем слышал. Смею сказать, Господь вовремя призвал его к себе. Он позорил наше сословие. Квангель пристально посмотрел на священника: – Он был очень хороший человек. Многие узники наверняка думают о нем с благодарностью. – Да! – воскликнул пастор, уже не скрывая злости. – Потому что он вам потакал! Он был очень слабым человеком, Квангель. Слуга Господень обязан в военное время быть борцом, а не слабым соглашателем! – Он снова опомнился. Быстро глянул на часы. – У меня для вас всего восемь минут, Квангель. Есть и другие из ваших товарищей по несчастью, которые, как и вы, отправятся сегодня в последний путь, и я должен дать им пастырское утешение. Давайте помолимся… Священник, ширококостный, неуклюжий крестьянин, вынул из кармана белый платок, осторожно развернул. Квангель спросил: – Вы и женщинам перед казнью даете свое пастырское утешение? Насмешка была запрятана так глубоко, что пастор ее не заметил. Он расстелил белоснежный платок на полу камеры и равнодушно ответил: – Женщин сегодня не казнят. – Может, вы помните, – упрямо продолжал Квангель, – в последнее время вы не навещали некую Анну Квангель? – Анну Квангель? Это ваша жена? Нет, безусловно нет. Я бы запомнил. У меня прекрасная память на имена… – У меня к вам просьба, господин пастор… – Так говорите, Квангель! Вы же знаете, времени в обрез! – Прошу вас, не говорите моей жене, когда придет ее черед, что меня казнили раньше. Скажите ей, пожалуйста, что меня казнят в тот же час, вместе с нею. – Но ведь это ложь, Квангель, и как служитель Господень я не вправе нарушать восьмую заповедь. – Значит, вы никогда не лжете, господин пастор? Никогда в жизни не лгали? – Надеюсь, – сказал пастор, смешавшийся под насмешливо-пытливым взглядом собеседника, – надеюсь, я всегда в меру моих слабых сил старался соблюдать заповеди Господни. – И заповеди Господни, стало быть, велят вам отказать моей жене в утешении, что она умирает в один час со мной? – Я не могу быть лжесвидетелем на ближнего моего, Квангель! – Жаль, жаль! Вы никакой не добрый пастор. – Что?! – вскричал священник, полурастерянно, полуугрожающе. – Господина пастора Лоренца вся тюрьма называла добрым пастором, – пояснил Квангель. – Нет-нет, – со злостью бросил пастор, – я вовсе не стремлюсь получить от вас это почетное прозвище! Я бы назвал его позорным! – Он опомнился. С шумом пал на колени, прямо на белый платок. Указал на место подле себя на темном полу камеры (белого платка хватало лишь для него самого): – Преклоните колени, Квангель, помолимся! – Перед кем мне преклонять колени? – холодно спросил Квангель. – Кому молиться? – О-о! – сердито вскричал пастор. – Не начинайте сызнова! Я потратил на вас уже слишком много времени! – Стоя на коленях, он посмотрел на человека с жестким, злым лицом. Пробормотал: – Все равно я свой долг исполню. Помолюсь за вас! Он склонил голову, сложил ладони, закрыл глаза. Потом резко выдвинул голову вперед, широко открыл глаза и вдруг закричал, да так громко, что Квангель испуганно вздрогнул: – О Ты, Господь мой и Бог мой! Всемогущий, всеведущий, всеблагой, всеправедный Бог, судья над добром и злом! Грешник распростерт здесь во прахе пред Тобою, прошу Тебя, обрати в милости Твоей взор Твой на этого человека, совершившего много злодейств, ободри его тело и душу и в милости Твоей отпусти ему все его грехи… Коленопреклоненный пастор закричал еще громче: – Прими жертву невинной смерти Иисуса Христа, возлюбленного Сына Твоего, во искупление его злодейств! Он ведь тоже крещен именем Его и омыт и очищен Его кровью. Избави его от телесных мук и боли! Сократи его страдания, оборони его от угрызений совести! Даруй ему блаженное возвращение в вечную жизнь! Священник понизил голос до таинственного шепота: – Пошли Своих святых ангелов, дабы они сопроводили его в собрание праведных Твоих во Христе Иисусе, Господе нашем. И снова пастор оглушительно выкрикнул: – Аминь! Аминь! Аминь! Затем встал, тщательно сложил белый платок и, не глядя на Квангеля, осведомился: – Пожалуй, напрасно спрашивать, готовы ли вы принять Святое причастие? – Совершенно напрасно, господин пастор! Пастор нерешительно протянул руку к Квангелю. Квангель покачал головой и спрятал свои руки за спиной. – Это тоже напрасно, господин пастор! Пастор, не глядя на него, прошел к двери. Еще раз обернулся, бросил беглый взгляд на Квангеля и сказал: – Возьмите с собой к месту казни это высказывание, к филиппийцам, глава первая, стих двадцать первый: «Для меня жизнь – Христос, и смерть – приобретение». |