Онлайн книга «Сломанный клинок»
|
— И не подумаю, будь я проклят. — Неужто у вас хватит жестокосердия отказать дочери, которая смиренно обращается к вам со столь малой просьбой? — Ничего себе малая просьба! Погоди-ка, — спохватился Пикиньи, — а пергамен у тебя откуда? Кто тебе позволил переводить такую ценность на эту мазню? Где ты его взяла, небось выскоблила старую грамоту? А если это было что-то важное? — Как вы могли подумать, — обиделась Аэлис. — Я ведь не такая невежда, чтобы пользоваться палимпсестом! [30] Это был чистый, почти новый пергамен, я стащила у мэтра Филиппа. Понимаю, что совершила грех, но он был оправдан. Так вы подпишете? — Бог не допустит меня до такого безумия. — Ах, вот как! — угрожающе сказала Аэлис, сворачивая грамоту. — Тогда уж пусть Он заодно научит вас любезничать с банкиром! Потому что я, мессир, не стану этого делать! Я вообще не покажусь ему на глаза! Пока он будет торчать в Моранвиле, запрусь в своих покоях, и попробуйте вытащить меня силком! Я вам тут такой устрою миракль, [31] какого и в Жизоре на Рождество не увидишь! — Что вы себе позволяете, мадам! Совсем уже ополоумели?! — С вами ополоумеешь! Отказываете дочери в таком пустяке — и не стесняетесь вынуждать ее к непристойному заигрыванию с каким-то ломбардцем! Вот сами с ним и заигрывайте! Или поручите это мэтру Филиппу — уж перед ним-то банкир не устоит. Мне рассказывали, ломбардцы все склонны к содомскому греху, им что девочка, что мальчик… — Нет, ну на этот раз ты у меня получишь!! — заорал, побагровев, мессир Гийом. — Какой еще, к черту, содомский грех! И кто, разрази меня чума, вынуждает тебя вести себя непристойно — надо уже совсем лишиться ума, чтобы говорить такое отцу!! — Он затопал ногами, задохнулся. — Я тебе покажу! В каменном мешке у меня насидишься! — Вместе с банкиром? — издевательски поинтересовалась Аэлис, засовывая обратно в рукав свернутую грамоту. — Нет, с крысами!! Со змеями! С пауками! И не думай, что там тебя будут кормить, неблагодарная дочь! — Ах, так вы еще и голодом решили меня заморить. Послушайте, хватит вам делать из себя посмешище! Куда проще подписать, а в благодарность за это я буду так любезна с вашим банкиром, что — не пить мне вина до самой Пасхи — он останется доволен! — Ладно уж. — Поняв, что спорить и угрожать бесполезно, Пикиньи махнул рукой. — Надежные люди в охране нам нужны, тут ты права. Дармоедов в Моранвиле хватает, а воинов мало, так что грамоту я подпишу. Но только если договорюсь с Симоном о выкупе. Почему это я должен отпускать мальчишку даром? — Побойтесь Бога, мессир, — закричала Аэлис, — что ж вы торгуетесь, как жид! — Ничего, — ухмыльнулся Пикиньи, — с вами не поторгуешься, так останешься нищим. Не будьте ослицей, мадам, на эти деньги вы себе сошьете новое платье! Глава 4
К вечеру того же дня Аэлис в сопровождении Симона де Берна отправилась в деревню. Она не спеша ехала рядом со своим провожатым, покачиваясь в седле и рассеянно поглядывая по сторонам. Обсаженная старыми вязами дорога пылила, было жарко, и Аэлис лениво обмахивалась сорванной по пути веткой. — Скажите, друг Симон, — спросила она небрежным тоном, — случалось вам видеть банкира? — Про этих пауков вам лучше расскажет Филипп, он чаще с ними якшается. Но мне тоже случалось, когда ездили получать выкуп за годона. — И вы его видели? — Еще бы, вместе брали! Здоровый был годон, едва скрутили. — При чем тут годон, я про банкира спрашиваю! — А-а-а, банкир. — Симон снял шляпу и рукавом утер блестящий от испарины лоб. — Видел и его, как же. Они с мессиром золотые считали. — И как он выглядел? — Тошнотворно! Если такой плюгавец отважится взгромоздиться на коня, его можно сшибить плевком. — Какая мерзость! — поморщилась Аэлис. — Но он был молод? — Молод? Мерзавец был стар, как Мафусаил! Где это вы видели молодого банкира, они уже из материнской утробы выползают старцами. — Как же так? — обескуражено произнесла Аэлис. — А отец говорит, что… ну, что этот вроде молод и куртуазен. — Про кого это вы? — Ну, про этого банкира… который к нам приедет. — Вон оно что! — Симон оглушительно высморкался, деликатно перевесившись в седле на правую сторону, подальше от спутницы, и снова надел шляпу. — К нам едет банкир? Это хорошая новость! — Что же в ней хорошего, друг Симон? — А то, что где банкир, там и денежки. Будет чем расплатиться с баварской сволочью. Но чтобы банкир был куртуазным, ха-ха-ха! — Вы хоть предупреждайте, прежде чем ржать, — с досадой сказала Аэлис, обеими руками натягивая поводья шарахнувшегося иноходца. — Одного баварца, кстати, уже можно выгнать — теперь ведь Робер будет в страже! — Это отродье по одному не разгонишь — вместе нанимались, вместе и уйдут. Иначе я давно уж спровадил бы самых зловредных… Когда уже въехали в деревню, Аэлис спросила: — Отец много с вас содрал за Робера? — Да уж не продешевил! Но я ведь, мадам, тоже не дурак! Мессир мне давно кое-что задолжал, так что я просто сказал ему, что списываю парнишкин выкуп с его долга; этого он, конечно, не ожидал, его аж перекосило. Предвкушал небось, что я ему так и выложу новенькими флоринами! — Вот уж не думала, мессир Симон, что вы такой скряга! — заметила Аэлис, сделав гримаску. — Да вам-то не все равно? — Отец на эти деньги собирался купить мне платье. — Во-он оно что! Я не знал, мадам, да только к чему вам новое платье? Вы вон и в старом словно цветочек. — Да это мое лучшее платье! — возмутилась Аэлис. Симон хмыкнул. — Надолго к Морелю? — Побуду, пока вернетесь от кузнеца, но вы там не торопитесь. — А скоро его и не уломаешь. Хочу, чтобы поработал в замке, — наш дурень обжегся и теперь не может взять в руки молотка. Деревенщина же наверняка станет отлынивать. Аэлис ловко спрыгнула на землю и повела коня к дому священника. Тот вышел навстречу, подслеповато всматриваясь, кто приехал. — А, это ты, дочь моя! — Благословите, отец… — In nomine Patris et Filii et Spiriti Sancti, benedictio. Domine sit tecum. [32] — Отец Морель перекрестил ее и ладонью коснулся головы. |