Книга Короли Вероны, страница 100 – Дэвид Бликст

— Как вы смеете! — взревел Кангранде, шагнув к толпе. Дублета на нем не было и в помине, от камичи остались одни окровавленные клочья. — Этот человек рисковал жизнью, пока вы стояли и смотрели! Как вы смеете нападать на него? Храбрость свою показать хотите? Тогда найдите зачинщика! Я его видел — высокий, тощий, в заплатанном плаще! Озолочу каждого, кто доставит негодяя, и казню каждого, кто бросит еще хоть один камень!

Пока Скалигер разорялся, его люди оттеснили мавра в переулок. Толпу как ветром сдуло — однако разбежалась ли чернь в поисках зачинщика или же страшась гнева Скалигера, Пьетро сказать не мог.

Голова гудела, когда измученный Пьетро опустился на ступени. На этих ступенях он провел несколько часов — если, конечно, принимать в расчет показания пульса, бившегося в висках. Поднял юношу барджелло.

— Пойдем-ка в дом, парень, — произнес он, тряся Пьетро за плечо. — Надобно показать тебя доктору.

Пьетро позволил себя поднять.

— Спасибо, синьор.

— Ну и дурак же ты, парень, — продолжал Виллафранка, качая головой. — С другой стороны, никогда не видел смельчака, который в то же время не был бы дураком.

Пьетро скривился от боли.

— Куда он делся?

— Не волнуйся, мы поймаем этого ублюдка.

— Да я не о нем. Где мавр?

— Ах, мавр! Страшный зверь, да? Может, он и язычник, но, клянусь, немного я видел подвигов, подобных этому! Ох, я же забыл — мы ведь несколько лет ничего о нем не слышали.

— Кто он такой? — не отставал Пьетро.

— Ах да, ты же не знаешь! Его называют Арус — одному богу известно, что это значит. Мавр — невольник личного астролога донны Катерины. Чертов колдун. Я почти хочу, чтобы его сегодня же прикончили. И хозяина за компанию.

«Невольник астролога Катерины?»

— А вы как сюда попали, синьор Виллафранка?

— Так же, как и ты. Правда, у тебя ловчее получилось. — Виллафранка указал на свою левую лодыжку, сильно распухшую. — Наверняка перелом. Пойдем-ка вместе к врачу. Имей в виду: первым делом Фракасторо заставит тебя помочиться, затем понюхает мочу, затем попробует. Если запах и вкус ему не понравятся, он выставит мочу, чтобы на нее слетелись мухи. А уж если мухи слетятся в больших количествах, дело твое дрянь.

Пьетро прищурился.

— Это Кангранде?

— Да — ищет похитителя со всеми моими людьми. Мне же приказано позаботиться о тебе. Не волнуйся. Он наверняка сам к нам придет, вот только найдет злодея. Давай-ка скорее к врачу. — Пьетро запротестовал было, но доблестный барджелло охладил пыл юноши: — Слушай, парень, нам с тобой сейчас даже улитки не поймать, не говоря уже о похитителе. Так что будь умницей и лучше от души напейся.

В суматохе, воспоследовавшей неудачному похищению, юный Монтекки исчез. Он появился через двадцать минут, во всеоружии — при нем была книга. Пробравшись сквозь толпу на пьяцца дель Синьория, Монтекки сквозь низкую западную дверь проскользнул в церковь Санта Мария Антика. Не будь его голова занята другим, он бы задумался вот над чем: каково должно быть душевное состояние человека, который несет в храм Божий книгу под названием «Ад»?

Закрыв за собой дверь, пока гуляки на площади чего не заподозрили, Монтекки огляделся. В церкви было тихо и совершенно темно. Юноша стряхнул снег с плаща и на ощупь стал пробираться к алтарю. Башмаки его оставляли на плитах пола мокрые следы. Впереди тьма расступалась пред единственною свечой. Руки юноши, сжимавшие книгу, дрожали. Он обогнул колонну и остановился.

— Джаноцца.

Девушка стояла на коленях. Прежде чем обернуться на зов, она осенила себя крестным знамением.

— Я подумала, если меня хватятся, пусть лучше застанут за молитвой. Тогда я скажу, что исповедовалась.

— Разве вам есть в чем исповедоваться?

Девушка вспыхнула и взяла Марьотто за руку.

— Я здесь, чтобы увидеть вас.

— Знаю. Я рад, что вы со мной.

Она была совсем близко, лица их разделяла одна пядь. Монтекки жарко дышал.

— И я рада, — прошептала Джаноцца, заглядывая юноше в глаза. — Ах вы бедняжка! — воскликнула она, увидев снег на его темных кудрях. — Вы, наверно, ужасно замерзли.

— Мне кажется, я больше никогда в жизни не почувствую холода.

— Не зарекайтесь.

Ее дыхание обжигало ему щеку.

— Значит, у нас куртуазная любовь, — заметил Марьотто.

— Что? — не поняла Джаноцца.

— Я люблю недоступную девушку.

— Какая же я недоступная? Я бесстыжая.

На секунду их щёки соприкоснулись. Марьотто ощутил у скулы трепет длинных ресниц Джаноццы. Едва дыша — под белой кожей в горле точно родничок пульсировал, — девушка за руку подвела Марьотто к исповедальне.

— Что вы де…

— Я хочу, кавальери, чтобы вы мне почитали. Если я буду внимать вам, я не смогу смотреть на вас. Я никогда не услышу ни единого слова, что вы произнесете от себя. — И она кивком указала юноше на дверь, предназначенную для священника.

Чувства переполняли Марьотто, поэтому он не протестовал, даже когда Джаноцца закрыла за ним дверь. Она успела заранее зажечь свечу в исповедальне. Сама Джаноцца вошла в келью для кающегося.

— Простите меня, отец, ибо я согрешила.

Первые три вопроса, какие обычно священник задает исповедующемуся, застряли у Марьотто в горле.

— Прочти трижды «Славься, Мария» и подойди поцеловать меня.

— Ах, отец! — воскликнула девушка. — Если вы не можете придумать ничего другого, лучше начинайте читать.

Марьотто послушно расстегнул застежку переплета и раскрыл книгу. На фронтисписе имелась надпись. Перевернув страницу, юноша прочел:

— Nel mezzo del cammin di nostra vita… ^[54]

Барджелло оказался прав: Скалигер действительно вернулся в палаццо через час. Ни на лоджии, ни в гостиной к тому времени почти никого не осталось. В гостиной Скалигер обнаружил только Антонио, Пьетро и Виллафранка — они лежали на кушетках, сдвинутых, чтобы сподручнее было раздавить бутылку. Окровавленные подушки свидетельствовали, что кушеткам место теперь не в гостиной, а на свалке. Фракасторо и Морсикато наложили повязки и ждали, не появятся ли еще пострадавшие. В дальнем углу на топчане распластался мертвецки пьяный Марцилио да Каррара.

— Надеюсь, вы не все вино выпили, — произнес Кангранде. На нем по-прежнему не было фарсетто, однако рубашка стала заметно чище за счет растаявшего снега.

Пострадавшие обернулись на голос. Оба доктора подхватили Кангранде под руки и заботливо усадили на кушетку.