Книга Короли Вероны, страница 12 – Дэвид Бликст

Марьотто кивнул с умным видом.

— А еще он подарил мне шляпу. Ту самую, которой больше нет.

Марьотто усмехнулся.

Угуччоне поднялся и ласково кивнул сыну Данте. Пьетро уже поднял руку, чтобы приветствовать его, но подле правителя Пизы заметил отца. Данте смотрел на сына взглядом, не предвещавшим ничего хорошего, и Пьетро инстинктивно отдернул руку, словно самый воздух ее обжег. Данте начал осмотр снизу; когда взгляд его добрался до макушки сына, щека великого поэта задергалась. Сердце у Пьетро ушло в пятки.

Юноша изо всех сил старался различить среди голосов, долетавших до галереи, голоса отца и Кангранде. Ему это удалось. Данте и правитель Вероны спорили с молодым аббатом в заношенной, подметавшей пол гонелле, и со смуглым носатым карликом. Этот последний носил на манжетах бубенцы; вообще его наряд казался пародией на стиль одежды веронской знати.

— Климент умер, — говорил аббат. — Церкви следует просить Филиппа ^[12] назначить нового папу.

— Какое значение для вас имеет национальность папы? — напрямую спрашивал пестрый карлик.

Данте и Кангранде отвечали с разной степенью горячности, но выражали одно мнение. У Данте, конечно, лучше получалось его выражать:

— Дорогой мой, вы заблудились в собственном красноречии! Обратив в христианство знатных язычников Рима, Господь тем самым избрал Италию Своим оплотом. Рим — обитель папства, а самый институт папства принадлежит итальянцам. Вы иудей. Сопоставьте перемещение папского престола во Францию с господством Вавилона — и вам, возможно, откроется истинный смысл событий.

— Италия — миф, — не унимался шут. — Италия — плод тщеславного воображения так называемых ученых. Фантазия философа. Или поэта.

— Мечта об истине — это вам не фантазия.

— Почему же тогда последний итальянский папа вас, мягко говоря, недолюбливал?

— Верно, шут. Он меня недолюбливал. Зато французский папа вообще никого не любит.

Марьотто дернул Пьетро за рукав, и вместе они приблизились к группе молодых людей, до хрипоты споривших о войне. Солировал жених: он отвечал на вопросы, которые ему подбрасывал крупный щекастый парень с целой копной непослушных соломенно-желтых волос. Впрочем, большинство приятелей жениха были заняты в основном тем, что подливали ему в кубок с целью раскачать на любовное стихотворение.

— Ах, Констанца! — вздыхал жених под радостные вопли молодежи. Пьетро и Марьотто не замедлили присоединить к ним свои голоса.

— Повезло же тебе! — ворчал молодой человек лет двадцати, широкоплечий, мускулистый, с изящной бородкой. Поигрывая шнуровкой, он скроил печальную мину: — Я вот никогда не женюсь.

— Конечно, Бонавентура, где уж тебе! — немедленно отреагировал жених. — Ты умудрился поссориться со всеми почтенными отцами Вероны!

— Знаю, знаю, — печально молвил Бонавентура, и плечи его поникли, а пальцы отпустили шнуровку.

— С тех самых пор, как твой отец, упокой, Господи, его душу, сыграл в ящик, ты только и делал, что пил, с девками путался да песни пел! — вступил в разговор третий голос.

— Не так уж много он и пел, — уточнил жених. — В основном пил да путался.

— Не забудь, он еще держит сотню соколов!

— Если я не женюсь в ближайшее время, я разорюсь, — констатировал Бонавентура.

— В таком случае поищи себе невесту за стенами Вероны, — посоветовал жених.

— Вне стен Вероны жизни нет нигде! ^[13]

— Не давай умереть надежде, иначе сам умрешь холостяком! — Жених уже опьянел, глаза его масляно поблескивали. — Как знать, может, мы выиграем войну с Падуей. Ты, Бонавентура, сможешь тогда похитить единственную дочь какого-нибудь богатого падуанца.

Бонавентура снова занялся своей шнуровкой.

— Единственная дочь богатого падуанца… Стоит подумать.

— Думай-думай. У женщин в Падуе самые большие… — Не договорив, жених вздохнул. — Ох, я же теперь женатый человек. Ах, Констанца!..

И остроты пошли по второму кругу.

На плечо Марьотто опустилась тяжелая рука.

— Сынок, не уделишь ли ты мне одну минуту своего драгоценного времени?

Синьор Монтекки говорил вкрадчивым тоном, слишком хорошо известным юному Алагьери.

Пьетро решил присоединиться к отцу, послушать его умные речи — просто в целях безопасности — и подошел поближе.

Аббат горячился. Тема папства была забыта: объектом праведного аббатова гнева стал сам Данте.

— Небо может быть только одно! С этим даже языческий еретик Аристотель соглашается. Почитайте девятую главу, в которой он говорит об устройстве небес.

— Благодарю вас. — Тонкие губы поэта сложились в зловещую улыбку, слишком хорошо знакомую Пьетро. Алагьери не выносил глупцов. — Именно это я и имел в виду. Только объясните мне, почему вы употребляете слово «небо» то в единственном, то во множественном числе. Где ваша логика?

Аббат, внешне похожий на Скалигера, прошипел:

— Вы цепляетесь к словам, как какой-нибудь иезуит. Небо, небеса… не все ли равно? Сути дела это не меняет.

— Святой отец, вы меня удивляете, — встрял колокольчатый карлик. — Вы делаете такие заявления, когда повсюду уши!

— Что вы имеете в виду?

Карлик ловко встал на голову.

— Чтение греческих книг — ересь и карается смертью. Не иначе, у святого отца имеются влиятельные друзья.

Аббат покраснел и зашипел, как кипящий котелок.

— Я составлю вам компанию на костре, святой отец, — я ведь тоже читал труды Аристотеля. Хуже того, я читал «Уничтожение». Насколько я помню, Аристотель, как и наш друг, не понаслышке знакомый с кругами ада, употреблял множественное число. Правда, в отличие от мессэра Данте, который настаивает на числе девять, грек применительно к небесам оказался экономнее. В его трудах фигурирует число три.

— Не искушай меня, шут, — кипятился аббат. — Мессэр Данте иезуитствовал на родстве слов «небо» и «небеса», в то время как Аристотель утверждает, что небо всего одно, ибо за его пределами ничего не может существовать.

Кангранде подался вперед, сверкнув великолепной улыбкой:

— Синьоры, я, к стыду своему, не читал трудов Аристотеля. Следует ли из его концепции, что мы сейчас на небесах? Похоже, нам не так уж многого остается желать.

В зале раздались слабые смешки; зато все они были искренние. Скалигер, нагнувшись, потрепал собаку по холке. Глаза его сузились.