Онлайн книга «Дитя Всех святых. Цикламор»
|
Каждая встреченная, каждая пережитая им любовь вновь проходила перед его глазами. Франсуа любил кого-то – и вот, сияя, распускается красная роза! Его любили – и белая роза появляется с другой стороны! Франсуа медленно проходил по жизни, и оба ряда вспыхивали то красным, то белым… Боже, сколько же он любил! Боже, сколько же его любили! Ему даже казалось, что чем дальше он продвигается среди этих красных и белых цветов, тем они многочисленнее и прекраснее. Выходит, чем старше он становился, тем больше места в его жизни занимала любовь? До его слуха донесся уже привычный рокот. Волны возвращаются. Ему предстоит посетить еще один остров. Франсуа испугался: вдруг волны унесут его с острова Роз прежде, чем он досмотрит до конца… Этого не произошло. Он увидел, как расцвели два последних розовых куста в каждом ряду, и это было сущее помрачение очей. По обе стороны от него произошел настоящий взрыв, вспышка красного и белого. Его жизнь заканчивалась в настоящем зареве любви! Нахлынувшие массы воды положили предел видению. Франсуа унесло вдаль, но он больше не испытывал страха: с тех пор, как при нем не было перстней, он плыл свободно. И только думал с любопытством, куда же на этот раз его забросит волна. Долго ждать не пришлось. Он различил знакомый шум. Звонили колокола, колокола собора Парижской Богоматери. Он – на острове Сите, в Париже! Париж – жизнь… Радостно трезвонили колокола, весело вопил уличный люд. Все вокруг было приглашением к празднику… – Надо оставить Париж, рыцарь… Франсуа тотчас узнал этот чуть пришепетывающий девичий голосок, неопределимо прелестный выговор. Маргаритка, его первая любовь. Вот она и появилась перед ним. Ей только что исполнилось пятнадцать лет. Выпуклый наморщенный лобик под каштановыми волосами придавал ей серьезный вид, но она улыбалась, и ее зубы белели, как испод морских раковин. Маргаритка предстала босиком. На ней было серое, рваное платьице, а на маленькой, едва оформившейся груди висело трогательное украшение – морская звезда на нитке, которую она носила как ожерелье. Франсуа вскричал восхищенно: – Маргаритка! *** В доме на паперти Рено Сент-Обен, склонившись над умирающим, в первый раз после ухода его правнука услышал, как тот произнес какое-то слово. Название полевого цветка. Рено вздохнул… О, если бы те, что были велики в своей жизни, заканчивали ее такими чудесными словами! Но так не бывает, потому что смерть ни к кому не питает уважения и зачастую забирает ум раньше тела… Рено обменялся сочувственным взглядом со своей матерью, у которой это слово вырвало горькое рыдание. Молодой священник чувствовал, что последний миг совсем близок, и собрал все силы, чтобы встретиться с величайшей тайной. *** Был отлив, пляж обнажился. Франсуа узнал его: здесь он и повстречал Маргаритку. Песок простирался насколько хватало глаз, покрытый неисчислимыми мелкими морщинками. Девушка спросила весело: – Помните линии моря? Франсуа кивнул. Как забыть их? – Это как линии руки: они предсказывают будущее. В тот раз я вам показала линию любви, а сейчас нарисую линию жизни. Маргаритка присела на песке, который в этом месте не был тронут волнами, и подула на него, подняв золотистое облачко. Потом поднялась, улыбаясь. – Но ты же ничего не сделала! – Это потому, что нет больше жизни. Все. – Уже! Маргаритка по-прежнему улыбалась. Она что угодно произносила одним и тем же радостным тоном, как хорошее, так и дурное. – А теперь надо сходить на русалкину могилу, где мы обменялись нашим первым поцелуем. Плоская скала, обнажившаяся из-за отлива, едва виднелась на горизонте. – Это слишком далеко. Мне никогда не дойти туда. Маргаритка не ответила. Просто протянула руку Франсуа. Девушка оказалась права: они добрались до скалы очень быстро. И, как при первой встрече, вытянулись бок о бок на плоском камне и уставились на небо. Это было чудесное небо, бурное, пронизанное светом, с широким солнечным лучом, падающим из разрыва меж облаков, – одно из тех обличий земных небес, что дают зримый образ Бога. Франсуа повернулся к своей спутнице: – Это рай? Маргаритка не ответила. Он хотел бы рассказать ей про свет Севера, но она прервала его, прижав палец к губам: – Тсс! Это тайна. Они не должны знать… – Что теперь будет? – Море поднимается. Оно нас накроет. – Но мы же утонем! Тебе-то нечего бояться, ты уже мертвая. А я? – Надо спеть, рыцарь. Это придаст храбрости. Помните мою песенку? – Всю свою жизнь я не забывал ее. – Тогда пойте. Пойте со мной… Да! Громче! Еще громче!.. Когда первые волны достигли скалы, Франсуа все еще распевал во весь голос: Отлив мне рыцаря принес, Прилив уносит прочь. Кому поведать горе мне, Кроме ракушек морских? Рено Сент-Обен склонился к губам, тронутым едва заметной дрожью, и расслышал, словно эхо, долетевшее из другого мира: – Ракушек… Последнее слово Франсуа было «ракушек». Это не значило ничего, кроме того только, что жизнь человека не завершается – она обрывается. Рено осенил лицо своего предка крестным знамением. *** Франсуа перестал петь. Море покрыло его почти целиком. И тут свет померк. Сделалась вдруг непроглядная тьма. Франсуа обернулся к Маргаритке, которой больше не видел. – Это смерть? Голос его подруги звучал, как обычно, просто и естественно: – Конечно. Смотрите, как она прекрасна! Тогда вернулся свет. Он лился отовсюду одновременно, но только не с неба. Казалось, сияние поднимается из глубин моря, словно огромное полотнище. Это был восхитительный, дивный, несравненный фиолетовый свет! И Франсуа впустил его в себя… |