Онлайн книга «2024-й»
|
Гулько мгновенно остыл, отмахнулся с великодушием короля, который бросил нищему настоящую серебряную монету. — Не завидуй. Скопа удивился: — А чему завидовать? Ты на этих резиновых баб тратишь все деньги! Мог бы коттедж получше купить, как у всех нас. И внедорожник, чтобы к нему добираться, а то дороги там… Гулько пожал плечами. Видно было, как не хочется отвечать, объяснять, спорить, доказывать, но Скопа насел, и он ответил с великой неохотой: — Ты на живых баб тратишь больше. Скопа воскликнул: — Так то на живых! — А чем они лучше? — ответил Гулько брезгливо. — Ты надеваешь лучший костюм, покупаешь цветы и шампанское, едешь к ней и пару часов окучиваешь, и все ради того, чтобы посовокупляться. А я вот встал из-за компа, нажал на кнопочку, дверца шкафчика отворяется, оттуда выходит такая… что у самого замороженного кровь вскипит! А через пять минут, а то и раньше, я снова сажусь за комп. Скопа сказал саркастически: — А резиновая баба в шкафчик? — Сперва помоется, — ответил Гулько невозмутимо. — У нее есть такая прога. Это если она больше не нужна. А так ходит по дому, пыль вытирает, чирикает, песенки поет, жопой виляет… Я экономлю не только на цветах и шампанском, как ты понимаешь, но сберегаю самое ценное — время!.. Просто не понимаю, зачем ради такого простого действа, как коитус, я должен потратить несколько часов на комплименты, убалтывание, подстраивание себя под ее желания и капризы? — Но как ты не понимаешь, — воскликнул Скопа, — то живая женщина! У нее свои причуды и прихоти! Это же круто: суметь все их обойти и все-таки затащить в постель, добиться своего? Гулько подумал, наморщил лоб. — Да-да, в детстве как-то читал Лопе де Вега… или Мольера, не помню. Там бездельники днем спят, вечером сползаются в салоны и охмуряют баб. Целое искусство обольщения существовало… Скопа сказал гордо: — Да! И я кое-что из него усвоил! Скажу тебе, сложное искусство, но того стоит. Гулько двинул плечами: — Тебе виднее. Но я человек работающий, мне и минуты жалко, а те салонные ловеласы только волочением за бабами и занимались. Они там зарубки у себя в спальне ставили, кто сколько сумел поиметь… называли это победами! Извини, но я лучше в инете пошарю насчет новых способов расположения нанотрубок, чем буду разрабатывать стратегию убалтывания очередной самки. Оба начали сердиться, слишком уж диаметрально противоположные позиции, я подумывал вмешаться, но заметил, что Скопа слишком уж наскакивает на Гулько, чересчур придирается к его «резиновым бабам», а это признак, если верить психологам, что не уверен в своей правоте и жаждет, чтобы его переубедили. Гулько, похоже, тоже сообразил, остыл, лицо стало совсем мирным, сказал доброжелательно: — Да ладно, может, ты и прав. Зайди ко мне на днях, посмотришь моих телок. А то придираешься как-то… в общем. А так будет материал. Скопа поморщился: — Да мне даже смотреть на них противно. Извращение какое-то. — Тогда просто выпьем. — Я трансгуманист! — Теперь и трансгуманистам можно, — сказал Гулько жизнерадостно. — Поставь желудок подороже, не скупись! Все будет переваривать, ничего лишнего не оставит. Скопа кивнул: — Ладно… зайду. Я обвел взглядом просторный кабинет, что уже и не кабинет, как считаю упрямо, а порно какое-то из-за лишней роскоши и ненужной мебели в стиле допотопных луев. Народ балдеет, хотя сейчас разгар рабочего дня. Да, конечно, мы — руководство, но и верхний эшелон не должен увиливать от работы так уж открыто… Через два кресла от меня Василий Петрович довольно рассказывает Лоре, как его друг Арнольд Изяславич с такой неохотой шел к нам, а теперь гордится, что писал речи НПСам, за них получил восемь престижных премий, подкрепленных памятными медалями, статуэтками и солидным банковским счетом. Секретарша слушает его с восторгом, я вижу в ее глазах и алчный расчет: Арнольд Изяславич очень интеллигентный и мягкий человек, идеальный кандидат на роль мужа, если правда, что у него еще и банковский счет… Столько красивых женщин, мелькнула мысль, а у меня никогда не было личной жизни. Ни с одной женщиной ничего не было. Ни-че-го. Секс не в счет, это раньше он был чем-то, а теперь не больше чем дружески похлопать по спине. А то и меньше. К нам приблизилась Алёна, рослая, с подчеркнуто прямыми плечами, уверенная. В руках уже откупоренная бутылка с яркой наклейкой. — Коньяк? — спросила она. — Жаль, не самый лучший… Скопа отмахнулся: — Главное не что, а с кем. Ты что такая встревоженная? — Работа, — объяснила она. — Пластическая хирургия развивается стремительно, я себя постоянно с ужасом спрашиваю, до каких пор можно вмешиваться в человеческое тело… — И что? — спросил Скопа с интересом. Она ответила серьезно: — Не нахожу ответа. Скопа зевнул, потянулся до хруста костей. — А зачем искать? Будущее покажет. Эволюция лишнее отметет. — Эволюция работает медленно, — заметила она. — У нас нет миллионов лет в запасе. Уже через десять-двадцать лет возможности по перестройке тела будут такими, что мама не горюй! Не то что мать родная, сам себя не узнаешь… К нам подсел ближе Тимур, подставил рюмку. Алёна налила ему «с горкой», так что Тимур едва-едва донес до рта, не пролив на пол. — Особенно, — заметил Скопа, — когда и сознание начнем перестраивать. — Уже перестраиваем, — уточнил педантичный Тимур. — Как будто ты еще можешь жить без модафинила! Я чувствовал нарастающее раздражение. — И что, — спросил я громко, — мы в самом деле хотим войти в сингулярность? Все еще хотим? На меня начали оглядываться сперва в недоумении, но увидели мое злое лицо, стихли, только Тимур развел руками. — Володя, — сказал он, — ты чего? — А ты не видишь? — спросил я раздраженно. — Раньше человеческий род безжалостно выпалывали от больных и слабых пещерные медведи, саблезубые тигры, гигантские волки… — Судя по фильмам, — добавил он с самым серьезным видом, — и динозавры. — Но ту фигнячую мелочь мы перебили, — сказал я. — Теперь нами занялись крутые рейд-боссы. Семь тысяч телеканалов круглосуточно крутят три миллиона фильмов и постоянно пополняемые сериалы! Выпалывают куда беспощаднее, не так ли? Он почесал голову, признался: |