Книга Тихий океан… лишь называется тихим, страница 27 – Александр Дёмышев

– Вас так интересует история Великорецкой иконы?

– О, да! И история крестный ход. Но про это я уже много знать. Теперь я хотеть знать жизнь святой Николай.

– Так неожиданно! Я вам, конечно, помогу. Но в связи с чем такой интерес, позвольте узнать? – щёки библиотекарши чуть покраснели; очевидно, она стеснялась показаться слишком любопытной.

– О, тут нет секрет. Я купить в антикварный магазин копия этот икона Никола Великорецкий. Я повезу в Германия, частный коллекций. Я хотеть знать…

Женщина изменилась лицом, как-то погрустнела. Выходя, бросила:

– Сейчас поищу литературу по интересующему вас вопросу.

Фридрих только пожал плечами. Присев на спрятавшееся в углу потёртое креслице, он коротал время, глядя в окно и бездумно листая попавшиеся под руку тома. Через четверть часа дверь кабинета скрипнула, и перед Фридрихом предстала работница библиотеки. Двумя руками протянула она иностранцу тоненькую книжечку в мягкой обложке. Фридрих прочёл:

– Житие святителя Николая Чудотворца. O, sehr gut! Das ist… то, что нужен! – немец оторвал взгляд от обложки. – Почему ви так… грустить?

Женщина молчала, думая: стоит ли затевать разговор. Но желание высказаться взяло верх:

– Дело в том, что нехорошо это. Икона должна быть в церкви. Или дома в красном углу на полочке стоять. А не в какой-то там частной коллекции. И вообще: торговать иконами – большой грех.

Фридрих, от неожиданности опешив, попытался оправдаться:

– Я купил икона в магазин, согласно закон везу в Германия, что в этом плохо? В церкви разве иконы не торговать?

– В церкви – дело другое. Там и приобретают икону для поклонения. А антикварный магазин что? «Заверните мне вон ту табакерку и пару икон!» – так, что ли? Не дело это, грех.

– По-моему, ви есть очень суве… суе… сувере…

– Суеверная? Называйте, как хотите. Да только я вам вот что скажу. Так относиться к иконе, тем более – старинной… Не к добру это.

– Так что мне теперь приказывать делай? – спросил немец.

– Как что? В церковь отдать, – быстро отреагировала находчивая женщина. – Деньги-то, небось, большие плачены?

Фридрих замялся, жалея о начатом разговоре. «Угораздило же связаться с этой библиотечной мышью. Ей, конечно, просто рассуждать, сидя здесь в России, в своей норе, меж этих книжных завалов. Но в жизни не всё так просто. Пора отсюда выбираться!»

Вслух же сказал:

– Большой спасибо за консультация. Книга я завтра вернуть.

– Не стоит, – библиотекарь подняла руки, словно защищаясь. – Это подарок.

После библиотеки Фридрих ещё долго бродил по мокрым переулкам, теребя книжечку, спрятанную в кармане. Размышляя об иконе, о крестном ходе, о самом святителе Николае, не видел Фридрих ничего вокруг. Не замечал он ни бомжей, роющихся в контейнерах, ни мордоворотов в кожаных куртках, садящихся в угловатые машины. Не обращал внимания на толпы мужиков, кучкующихся у многочисленных рюмочных. И пьяный, мирно валяющийся под забором, не вызвал эмоций.

Витрины магазинов, закрытые массивными железными решётками, что так резали глаз поначалу, давно стали привычными для него. И маленькие плакатики с указанием точной даты конца света – 24 ноября 1993 года – и призывами покаяться и вступить в Белое братство «Юсмалос», возглавляемое Юоаном Свами и Дэви Марией, перестали возмущать сознание. Сквозь слякоть мрачных улиц шёл немец по России, думая о своём. А выбравшись на высокий берег Вятки, долго стоял. Взглядом стремился вдаль – туда, куда за горизонт утекает река. Туда, куда уходит каждый год крестный ход. И думал, думал, всё сжимая заветную книжечку.

Он поймал себя на том, что местами думает по-русски, и это поразило его! Речь Филейки вторглась в него, как он когда-то вторгся в пределы Филейки, сам того не желая. И речь эта сжигала, как совесть, убивала в нём менталитет спокойного, уверенного в правоте своей европейца.

Вечером в номере, не обращая внимания на ставшие привычными завывания зубодробильной машины, прочитал он, не спеша, коверкая русские слова, многое умом не понимая, но впитывая сердцем, житие святителя Николая. А затем и акафист.

***

И вот – последний день интуриста в Кирове. Всё готово к отъезду.

Фридрих, повторно проверяя документы, бормотал: «Так, что у нас? Товарный чек, договор купли-продажи, оценочный отчёт, справка об отсутствии историко-культурной ценности. Ну, что же, в соответствии с законодательством Российской Федерации, как законный собственник, имею полное право вывезти приобретение!»

За окном порхали сыплющие с утра снежинки, напоминая немцу о приближении Рождества. «Кстати, святой Николай – это и есть тот самый Санта Клаус, – думал Фридрих, беспокойно щупая сердце. – Смогу ли я загадать желание на это Рождество?»

Немец в последний раз отправился гулять по Филейке. Вместо такого милого снежка, сыпавшего утром, вновь закапал нудный дождь. Хлюпая по лужам, он шёл вдоль завода на этот раз в другую сторону. Дойдя до угла, завернул. Тут Фридрих обнаружил неказистую деревянную церковь – по виду недавно построенную. Ноги сами понесли его к храму. Войдя внутрь, он погрузился в атмосферу другого мира. Свечи, мерцающие в полумраке. Дымок из раскачивающегося в руках священника кадила. Тихое и красивое молитвенное пение. Запах ладана.

Шла какая-то служба. Фридрих приблизился к людям, стоящим плотным рядком и, выглянув за их плечи, остолбенел. Гроб, поставленный на табуретки, а в нём – молодая женщина, красивое лицо, как живая – вот что он увидал. Оправившись от потрясения, Фридрих оторвал взгляд от покойницы и заметил в стороне Игоря. «Как же я сразу не догадался? Сегодня похороны его жены! Так вот кто эта красавица во гробе!»

Фридрих ждал подходящего момента, чтобы подойти к Игорю выразить соболезнования. Отпевание шло своим чередом. Немец, закрыв глаза, слушал музыку молитв. Поначалу он пытался понять, о чём поют, но церковнославянский язык был для Фридриха сложноват. Немец улавливал отдельные знакомые слова, но общий смысл понять не получалось. Бросив безрезультатные попытки, немец растворился в красоте древних песен. Почувствовав через некоторое время лёгкое беспокойство, открыл глаза и увидал, как Игорь дёргает за рукав мальчишку.

«Это же сын Игоря, тот самый Федя!» – Фридрих не сомневался. Даже не потому что парень очень уж походил и на стоящего рядом отца, и на мать-покойницу. Сразу бросилось в глаза: мальчик, как и рассказывал Игорь, явно не в себе. С открытым ртом и выпученными глазами уставился он за спину священника, застывшего перед алтарём. Фридрих даже невольно проследил за Фединым взглядом, но, естественно, ничего особенного там, куда так пялился парень, не обнаружил. Да и могут ли «нормальные» люди видеть Ангелов?

Игорь, находящийся всего в пяти метрах, не замечал (или делал вид, что не замечает) Фридриха. Глянув в другую сторону, немец остолбенел снова. Чуть поодаль, как ни в чём не бывало, с грустнейшим выражением лица (точнее, хари!), посреди компании таких же, как и он сам, мордоворотов, стоял Карлос – тот самый бугай, что так беспардонно приставал к Фридриху в ресторане. Та же чёрная кожаная куртка, те же солнцезащитные очки, и даже жвачка, лениво перекатывающаяся во рту!