Онлайн книга «Человек, который видел сквозь лица»
|
Снова звонок. Катастрофа! Комнатка напоминает мусорную свалку. Одурманенные айяуаской, мы с Умм Кульсум разорили ее дотла. Встать на ноги мне не удается, но я полон решимости вести себя так, словно все в порядке, и, подчиняясь звонку, ползу на четвереньках к передней. По дороге, в коридоре, борюсь с новыми позывами к рвоте и мужественно заставляю себя шевелить руками и ногами, хотя мне кажется, что мое тело погребено под несколькими слоями асфальта. Еще один звонок. Мне с трудом дается каждый сантиметр пути. – Да-да… иду… Меня испугал собственный голос – вялый, апатичный, он отражается от стен, хотя непонятно, откуда исходит. Последнее усилие. Наконец-то я лежу перед входной дверью. – Кто там? – Это я, Огюстен, я, Шмитт! Вздыхаю с облегчением. Услышав голос писателя, я представил себе, как вместо него в дверь барабанит Пегар, кто-то из коллег, полицейский, и даже вспотел от страха – задним числом. Из всех них Шмитт – наименее опасный вариант. – У вас все нормально? – кричит он мне с площадки. – Да… мне удалось дотащиться досюда. – А ты сможешь мне открыть? – О-о-о… Здесь такой бардак. Я на ногах не стою. Мы все переломали, все загадили – Умм Кульсум и я… – Умм Кульсум? При мысли о том, что мне придется описывать Умм Кульсум, я чувствую смертельную усталость и последние рвотные позывы, которые стойко подавляю. Молчание. Хорошо бы мне покемарить хоть немножко… – Открой мне, Огюстен! Я помогу тебе убрать. – Ладно. Надо же, нынче утром я подчиняюсь всему на свете – приказам, звонкам в дверь… С неуклюжим старанием пытаюсь дотянуться до замка, сперва самостоятельно, потом с помощью подставки для зонтов и, следом, табурета, за который держусь, чтобы передохнуть на полпути; глубокий вдох, и – опля! – наконец поворачиваю ключ в скважине. – Вот… – Я могу открыть дверь? – Минутку! Я шлепаюсь на пол и откатываюсь на метр от двери, в восторге от того, как блестяще провел эту операцию. Шмитт входит, видит меня, изумленно таращится. На его лице гримаса отвращения – это он учуял вонь, – кусает губы, наклоняется ко мне: – Как ты себя чувствуешь? – Скверно. – Болит где-нибудь? – Везде. – Ты совершил путешествие? – Да. – Встретил Его? – Да, я… Шмитт закрывает мне рот рукой: – Ни слова! Он глядит на меня с восторженной улыбкой и твердо повторяет: – Ни слова! Я хочу, чтобы ты все описал. А до тех пор храни это в себе. Обернувшись, он смотрит в сторону кабинетов. – Где вы это сделали? – В кухне. – Там? – Вместе с Умм Кульсум. – Умм… Ну хорошо, я сам всем займусь, для этого и пришел. Я получил твой мейл вчера вечером и сразу заподозрил, что сегодня утром ты будешь не в форме. Шмитт берет меня под мышки, приподнимает с пола и одним махом взваливает к себе на руки; я безвольно свисаю с них, точно увядший букет лилий. Устроив меня в кресле рядом с кухней, он входит в нее. – Ох, черт! Я фыркаю: мне смешно глядеть, как он поскользнулся, ступив в лужу нечистот. Он подходит к храпящей цветастой туше. – Это еще что? И, вернувшись ко мне с перекошенным лицом, спрашивает шепотом: – Вот это – Умм Кульсум? У меня в животе бурчит так, что, наверно, на улице слышно. Я громко икаю. Шмитт, не ожидая ответа, хватает швабру. – Ладно, за работу! Борясь с упорной отрыжкой и звоном в ушах, я слежу за ним, не в состоянии двинуть и пальцем; он, кажется, это понимает и сам энергично берется за дело, бегая с ведрами из кухни в туалет и обратно, подтирая, отчищая, выскребая, отдраивая, проветривая, распыляя освежитель воздуха. Наконец кухня приобрела свой прежний вид. Шмитт приседает рядом с Умм Кульсум и похлопывает ее по одутловатым щекам: – Месье… месье… проснитесь, пожалуйста… Месье… вы меня слышите?.. Месье! Умм Кульсум на минуту перестает храпеть, задержав дыхание с опасностью для жизни, но не отвечает. Шмитт снова кидается ко мне: – Он что – в коме? – Это не «он», это «она». – Ах, вот как… – Умм Кульсум, даже бодрствуя, выглядит словно в летаргическом сне. А уж когда она дрыхнет, то и подавно. – Помоги мне привести ее в чувство. Я опираюсь на плечо Шмитта, и мы беспомощно топчемся рядом с ней. – Умм Кульсум! Эй! Ау! Никакой реакции. Но тут я замечаю на столике рядом с раковиной ее плеер. – Включите ей музыку. Шмитт хватает аппарат, щелкает кнопками, и раздается монотонное пение: «Ghanili chwaya chwaya…» [42] Умм Кульсум поднимает веки, взгляд у нее восхищенный. Я наклоняюсь к ней: – Как ты себя чувствуешь? – Башка трещит! – Неудивительно! Тебе на голову свалилась пирамида. Ее глаза на миг испуганно расширяются, потом до нее доходит, что это шутка, и она отвечает на нее слабой улыбкой. Я похлопываю ее по плечу. – Боюсь, ты выпила вчера мой травяной отвар, Умм Кульсум. – Вау!.. Шикарная штука… First class!.. И она прыскает. – Ты встанешь? Умм Кульсум отдает приказ своим мускулам, но ни один из них не реагирует; она смотрит на меня с огорченной миной провинившегося ребенка, потом начинает смеяться. Но тут вмешивается Шмитт: – Ей нужно переодеться, у нее все платье изгажено. Умм Кульсум оценивает размеры бедствия и тычет пальцем в одного из львов, изображенных на трикотажном платье, которому угодил прямо в пасть кусок полупереваренной еды, извергнутой вместе с остальной блевотиной. – Он хотел есть! – восклицает она. И хохочет. Я тоже. Мы с ней веселимся от души. Умм Кульсум прямо плачет от смеха. А Шмитт испуганно пялится на нас. Когда мы унимаемся – скорее от усталости, чем от недостатка радости, – он озабоченно замечает: |