Онлайн книга «Сад чудовищ»
Двадцать два, двадцать три, двадцать четыре. На пол перед дверью-решеткой легла тень. – Понял меня? – Да, – шепнул Ганс. Курт обнял брата за плечи, и они повернулись к коридору. У их камеры остановились двое мужчин, но не охранники, а седой худощавый тип в костюме и плотный лысеющий в коричневом твидовом пиджаке и в жилете. Пришедшие оглядели братьев. – Вы Фишеры? – спросил седой. Ганс посмотрел на Курта, и тот кивнул. Седой вытащил из кармана листок и прочел: – Курт. Ты наверняка Курт, – сказал он, подняв глаза. – А ты Ганс. – Да. В чем дело? – Откройте камеру! – велел седой, глянув в коридор. Снова шаги. Подоспел стражник, глянул на братьев, отпер дверь и шагнул назад, держа руку на дубинке, которая висела у него на поясе. Посетители вошли в камеру. – Я полковник Рейнхард Эрнст, – представился седовласый. Имя Курт слышал. Полковник занимал высокую должность в правительстве Гитлера, хотя какую именно, молодой человек не знал. Второго мужчину представили как профессора Кейтеля из военного училища под Берлином. – В регистрации вашего ареста написано: «Преступление против государства», но так всем пишут. Что именно вы совершили? Курт рассказал про родителей и как они с братом пытались незаконно покинуть страну. Эрнст склонил голову набок и внимательнее вгляделся в братьев. – Пацифизм… – пробормотал он и повернулся к Кейтелю. – Вы совершали антиправительственные действия? – спросил профессор. – Нет, майн герр. – Вы «Пираты Эдельвейса»? Так назывались неформальные антинацистские объединения молодежи – кто-то называл их бандами, – появившиеся в знак протеста против бездумной муштры гитлерюгенда. «Пираты» тайно встречались поговорить о политике и искусстве, а еще, чтобы вкусить благ, осуждаемых партией, по крайней мере официально: попробовать алкоголь, сигареты, внебрачный секс. Братья водили знакомство с «Пиратами», но сами там не состояли. Так Курт и сказал посетителям. – Вроде бы ничего серьезного, но, – Эрнст показал формуляр, – вас приговорили к трем годам в лагере Ораниенбург. Ганс охнул, а Курт потерял дар речи, подумав о бедном герре Гроссмане, которого избили у них на глазах. Курт знал, что приговоренные к коротким срокам в Ораниенбурге и Дахау порой исчезают навсегда. – Суда же не было! – выпалил Курт. – Нас арестовали час назад! Сегодня воскресенье. Как же нам вынесли приговор?! Эрнст пожал плечами: – Как видишь, суд был. Полковник вручил Курту протокол, на котором среди имен десятков заключенных значились имена братьев Фишер. Рядом с каждым именем стоял срок заключения. – «Народный суд», – прочел Курт шапку протокола. Этот печально известный суд состоял из двух настоящих судей и пяти представителей партии, СС или гестапо. Решения народного суда обжалованию не подлежали. Курт молча смотрел на протокол. – В целом здоровье у вас хорошее? – спросил профессор. Братья переглянулись и кивнули. – Еврейской крови нет? – Нет. – Трудовую повинность отработали? – Мой брат отработал, а меня не взяли по возрасту, – ответил Курт. – У нас к вам дело, – нетерпеливо проговорил Кейтель. – Хотим предложить вам альтернативу. – Альтернативу? – Кое-кто у нас в правительстве считает, что некоторым людям нельзя служить в армии. Например, представителям определенных рас или национальностей, или интеллектуалам, или не доверяющим существующей власти. Я же считаю, что сила любого народа – в его армии, а по-настоящему сильная армия должна включать представителей всех слоев общества. Мы с профессором Кейтелем проводим исследование, которое, как мы надеемся, изменит взгляды правительства на вооруженные силы Германии. – Эрнст глянул в коридор и сказал охраннику: – Можете нас оставить. – Но, майн герр… – Можете нас оставить. – Голос Эрнста звучал спокойно, но Курту почудилось, что он неумолимее крупповской стали. Стражник снова глянул на братьев и ушел по коридору. – В конечном итоге это исследование вполне может изменить отношение правительства ко всем гражданам. Мы ищем людей вроде вас, чтобы помогли нам. – Нам нужны здоровые молодые мужчины, не допущенные до военной службы по политическим или иным причинам, – уточнил Кейтель. – Что нам нужно будет делать? – Стать солдатами, разумеется, – хохотнул Эрнст. – Прослужите год в армии, на флоте или в авиации. В регулярных войсках. Полковник глянул на Кейтеля, и тот продолжил: – Служить будете, как обычные солдаты, с той лишь разницей, что мы станем следить за вашей службой. Ваши командиры будут писать отчеты, а мы по мере поступления информации – анализировать ее. – Если отслужите год, ваше досье преступников уничтожится, – проговорил Эрнст, кивнув на исполнительный лист. – Если захотите, вам позволят эмигрировать. Впрочем, правила вывоза валюты останутся в силе: вам позволят взять с собой ограниченную сумму в марках. И обратно не пустят. Курт обдумывал услышанное. «Например, представителям определенных рас или национальностей…» Неужели Эрнст предвидел, что евреи и другие неарийцы однажды будут служить в немецкой армии? Если да, то что это значит для страны в целом? Какие перемены задумали эти двое? – Вы пацифисты, – продолжал Эрнст, – другие, согласившиеся нам помочь, не стояли перед столь сложным выбором. Имеет ли пацифист моральное право служить в армии? Но мы хотим, чтобы вы участвовали. У вас скандинавская внешность, доброе здоровье, военная выправка. Думаю, благодаря таким участникам отдельные члены правительства охотнее примут наши предложения. – Касательно ваших убеждений скажу следующее, – начал Кейтель. – Как военный историк и профессор военного училища, я считаю их наивными. Однако мы учтем ваши чувства и подберем соответствующий вид службы. Если у человека акрофобия, пилота из него не сделаешь, а если клаустрофобия, не отправишь на подводную лодку. В армии немало работы, которую может выполнять пацифист, к примеру медицинская служба. – Со временем ваше отношение к войне и миру может стать реалистичнее, – вставил Эрнст. – Глубоко убежден, что армия – лучшая школа жизни. «Не может быть», – подумал Курт, но промолчал. – Впрочем, если ваши убеждения не позволяют служить в армии, есть альтернатива, – напомнил Эрнст, кивнув на исполнительный лист. |