Книга Предшественница, страница 32 – Дж. П. Делейни

– А, – с облегчением говорю я. – А что же вы имеете в виду?

– Депрессия, паранойя, негативные эмоции и низкая самооценка, вызванные этими отношениями, – мне представляется, что все это были способствующие факторы.

– Вы думаете, это было самоубийство?

– Да, я пришла к такому выводу. Я думаю, что она бросилась с лестницы во время острого приступа депрессии.

Я молчу, думаю.

– Расскажите мне о ваших отношениях с Эдвардом Монкфордом, – предлагает Кэрол.

– Тут-то и странность. Если так посмотреть, совпадений не слишком много. Все началось вскоре после того, как я переехала. Он сразу дал понять, что хочет меня. Но при этом не хочет традиционных отношений. Он сказал…

– Постойте, – перебивает Кэрол. – Я кое-что возьму.

Она выходит из комнаты и вскоре возвращается с красным блокнотом.

– Это мои заметки о сеансах с Эммой, – сообщает она, перелистывая страницы. – Вы говорили…

– Эдвард сказал, что есть некая чистота…

– …в необремененных отношениях, – заканчивает за меня Кэрол.

– Да. – Я удивленно смотрю на нее. – Он так и сказал.

И, судя по всему, не мне одной.

– По словам Эммы, Эдвард – отчаянный, чуть ли не одержимый перфекционист. Вы с этим согласны?

Я неохотно киваю.

– Но, разумеется, предшествующие отношения невозможно усовершенствовать, сколько бы раз они ни отыгрывались. Каждая последующая неудача лишь упрочивает неадаптивное поведение. Иными словами, разрушительная схема со временем становится все более отчетливой. И безнадежной.

– Разве человек не может измениться?

– Как ни странно, Эмма спрашивала о том же. – Она задумывается. – Иногда это возможно. Однако это болезненный и трудный процесс, даже при участии хорошего специалиста. А полагать, что именно мы способны фундаментально изменить природу другого человека, – это проявление нарциссизма. Изменить можно только самого себя.

– Вы говорите, что мне грозит та же опасность, что Эмме, – возражаю я. – Но получается, что она ничем не была на меня похожа.

– Возможно. Но вы сказали мне, что ваш ребенок родился мертвым. Нельзя не отметить того, что вы обе были по-своему травмированы, когда он с вами познакомился. Социопатов привлекают уязвимые люди.

– Почему Эмма перестала ходить к вам?

Лицо Кэрол выражает сожаление.

– Честное слово, не знаю. Но я уверена: если бы она продолжила приходить ко мне, то сейчас была бы жива.

– У нее осталась ваша визитка, – говорю я. – Я нашла ее спальный мешок на чердаке дома, там же были какие-то консервы. Я думаю, она там спала. Я думаю, что она могла собираться вам позвонить.

Кэрол медленно кивает.

– Полагаю, это уже кое-что. Спасибо.

– Но я не думаю, что вы правы насчет всего остального. Если у Эммы была депрессия, то из-за разрыва с Эдвардом, а не потому, что он ее контролировал. А если она покончила с собой… это, конечно, ужасно грустно, но не он в этом виноват. Вы же сами сказали, что мы должны нести ответственность за свои поступки.

Кэрол лишь печально улыбается и качает головой. Такое впечатление, что она уже слышала нечто в этом духе – может быть, даже от Эммы.

Я вдруг утомляюсь от этой комнаты, от мягкой мебели, беспорядка, диванных подушек, салфеток и психотрепа. Встаю.

– Спасибо, что уделили мне время. Было интересно. Но я, наверное, все-таки не хочу обсуждать смерть дочери. И Эдварда тоже. Я больше не приду.

Тогда: Эмма

Зачитав свое заявление, я не могу занять место среди публики из-за особых условий. Поэтому я жду у здания суда. Вскоре оттуда быстро выходят инспектор Кларк и сержант Уиллан, вид у них встревоженный. С ними обвинитель, мистер Брум.

Эмма, идите сюда, говорит сержант Уиллан.

Зачем? Что происходит? спрашиваю я; меня уводят в другую часть коридора. Я оглядываюсь на двери зала суда; из них выходит адвокат Нельсона. С ней темнокожий юноша в костюме. Он смотрит в мою сторону, и мне видится в его глазах проблеск узнавания. Потом его адвокат что-то говорит, и он поворачивается к ней.

Эмма, судьи выпустили его под залог, говорит сержант Уиллан. Мне очень жаль.

Как? спрашиваю я. Почему?

Судьи согласились с доводами миссис Филдз – адвоката, – что в деле имеются некоторые сложности.

Сложности? Что это значит? спрашиваю я. Из двери, ведущей к местам для публики, выходит Саймон. Он устремляется ко мне.

Процедурные трудности, мрачно говорит инспектор Кларк. Связанные в первую очередь с опознанием.

Потому что нет ДНК?

И отпечатков пальцев, добавляет обвинитель.

Инспектор Кларк на него не смотрит. Когда Нельсона задержали, ему предъявили обвинение только в ограблении. Об изнасиловании речи не шло. Дежурный офицер решил не снимать отпечатков.

Он вздыхает. А потом, наверное, надо было устроить опознание. Но так как вы сказали, что на нем была лыжная маска, мы решили, что смысла нет. К сожалению, сообразительный адвокат может воспользоваться этим, чтобы намекнуть, что полиция поспешила с выводами.

Но если проблема в этом, то почему не устроить опознание сейчас? спрашиваю я.

Кларк с обвинителем переглядываются. Когда дойдет до суда, это может пригодиться, задумчиво говорит обвинитель.

Это очень важно, Эмма, говорит инспектор Кларк. Вы сегодня во время слушания сумели хотя бы мельком разглядеть обвиняемого?

Я качаю головой. Я ведь даже не уверена, что видела именно Нельсона. Но как бы то ни было, разве он должен выйти сухим из воды только потому, что полицейские – такие растяпы?

Это надо обдумать, кивая, говорит обвинитель.

Эмма? говорит Саймон, которому не терпится встрять в разговор. Эмма, я так и знал.

Что знал? спрашиваю я.

Что мы расстались только из-за этого подонка.

Что? Нет, говорю я, качая головой. Это для суда было, Сай. Я не… я не вернусь к тебе.

Эмма, произносит позади нас голос Эдварда, спокойный и властный. Я с благодарностью поворачиваюсь к нему. Молодец, говорит он. Я все видел. Ты была великолепна. Он заключает меня в объятия, и я вижу, как ужасается Саймон, осознав, что это значит.

Господи, шепчет он. Господи, Эмма, ты не можешь…

Чего не могу, Саймон? с вызовом спрашиваю я. Выбирать, с кем встречаться?

Полицейские и мистер Брум понимают, что присутствуют при частной драме, опускают глаза и бочком отходят в сторонку. Как обычно, Эдвард оказывается главным.

Идем, говорит он. Обнимает меня и уводит прочь. Я оглядываюсь и вижу, что Саймон смотрит нам вслед, онемев от горя и злости.