Онлайн книга «Вокруг Парижа с Борисом Носиком. Том 2»
|
Мы ехали вчера в карете и сжимали В объятьях пламенных друг друга: словно мгла Нас разлучить могла. Печальны были дали, Но вечная весна возлюбленным цвела. …………………………………………………. Распустятся цветы, и, завлеченный ими, Я в этот сад приду взглянуть на пьедестал, На нем я написал заветнейшее имя, Его, быть может, ветер тут же разметал. Как знать, куда к тем дням Вас, странница, забросит? Вы бросите меня, останусь я один, Страдая, что вас вновь веселый ветер носит, Я ж зябну летним днем среди зимы седин. Ведь что для нас зима? Не холода дыханье, Не погрустневшая пустыня наших троп: То в сердце бедном мгла и духа увяданье, Коль та, что здесь была, на встречу не придет… Папа Дюма порадовался за моралиста-сына и замужнюю русскую даму. «Я покинул этих прелестных и беспечных детей в два часа ночи, – пишет он, – моля бога любовников порадеть о них…» Но бог любовников на сей раз не смог помочь. Приехал муж Лидии и силком утащил лихую даму в Петербург, в лоно семьи, к малолетнему сыну. Молодой Дюма гнался за супругами до самой русской границы, через которую его не пропустили. Он долго маялся один в польском приграничном местечке, Лидия не отвечала на письма, ему пришлось вернуться в Париж… В конце декабря он поехал один в парк Сен-Клу, бродил по дорожкам, писал продолжение того, прежнего стихотворения: Сегодня ровно год с тех пор, как мы с тобою Гуляли по лесу, одни, совсем одни, Но я был и тогда предупрежден судьбою, Что грустная зима изгонит эти дни. Любовь не дождалась весеннего расцвета, Лишь робкий луч, блеснув едва, согрел сердца, Как разлучили нас – и до скончанья света В разлуке нам прожить, быть может, до конца. Я встретил ту весну в стране чужой, далекой, Прикован был мой взгляд к пустынному пути, Без близких, без любви, без ласки, одинокий, Я думал, ты должна когда-нибудь прийти. Ты обещала, я не получил ни слова, Ни знака, ни строки – была пустынна даль… Ловил я эхо, чтоб услышать снова В далеком имени текучую печаль. Листок бумажный – разве так уж много? Четыре строчки – невеликий труд. Не хочешь написать, так выйди на дорогу, Где розы красные среди полей цветут. Сорви лишь лепесток и спрячь его в конверте, Отправь изгнаннику в его унылый быт — Улыбкой для него, спасением от смерти И знаком, что не вовсе он тобой забыт… Но вот и год прошел, недремлющее время Меня вернуло в день и в тот лесной простор, Когда, склонив ко мне задумчивое темя, Вела ты о любви неспешный разговор. Погруженный в чужие горько-сладкие любовные беды минувших времен, я не заметил, как, пройдя через сад Трокадеро, мимо цветов и старинных деревьев, мимо каскадов и прудов, оказался я где-то у ограды, у опушки леса и только тогда обнаружил, что вторгся уже на территорию крошечного городка Виль-д’Аврэ (Ville d’Avray)… Солнечные лучи пробивались сквозь зеленый полог леса, безмятежно щебетали птицы, шуршал где-то неподалеку фонтан… К этому времени я давно забыл уже о неудачных опытах французской штатной «службы», зато вспомнил, как прекрасна сельская Франция, даже здесь, в двух шагах от окраины Парижа… Мне вспомнилось, что еще и любимый Пушкиным поэт Альфред де Мюссе укрывался в этом тихом Виль-д’Аврэ от своих тревог и несчастий. Тоже утешался стихами… Вот роща. Шаг один – и, словно птичек стая, Вспорхнула молодость счастливая моя. О край, где некогда ступала дорогая, К тебе вернулся я. О слезы сладкие, они уже готовы Из раненой души пролиться на простор. О, пусть они текут, пусть дымкою былого Мне застилают взор! Я не затем пришел, чтоб ропотом напрасным Тревожить эхо рощ, встречавших здесь меня. Горды, они стоят в спокойствии прекрасном, Горд и спокоен я. ……………………………………………… О сила времени! О легких лет теченье! Стон, крик наш, жалобы – уносят всё года. Лишь увядающих цветов из сожаленья Не топчут никогда… Романтический красавец Альфред де Мюссе вспоминал под сенью этих рощ так печально для него завершившиеся поездку в Италию и лесные прогулки с мужественной дамой, недаром поменявшей женское имя Аврора на мужское, – Жорж Занд.  КАСКАД В ПАРКЕ СЕН-КЛУ Фото Б. Гесселя Здесь же, в Виль-д’Аврэ, томилась и другая жертва роковой Жорж Занд – романтический музыкант Фредерик Шопен, который ненамного пережил разлуку с этой плодовитой романисткой… Смолк в Виль-д’Аврэ рояль Шопена, прошли годы, и зазвучала в гуще садов на окраине этого леса скрипка Иегуди Менухина – все здесь же, в сладостном Виль-д’Аврэ, близ замка, построенного камердинером Людовика XVI Тьери де Виль-д’Аврэ. В деревенской церкви Сен-Никола, построенной в эпоху, когда был обезглавлен революцией злосчастный король, можно увидеть (более поздние, конечно) фрески и картину кисти славного Камиля Коро. Он тоже обитал в Виль-д’Аврэ, в доме № 3 на Озерной улице, и всякому любителю живописи здешние пруды знакомы по картинам Коро. В одном из укромных уголков прибрежья, где художник прятался в лачужке и работал, благодарное потомство поставило монумент. Скромный монумент не производил шума, он не мешал играть на трубе и писать книги обитавшему здесь Борису Виану, которого молодой русский критик назвал недавно «человек-оркестр». В дачном Виль-д’Аврэ искали вдохновения Бальзак, Ростан и скульптор Прадье. Виль-д’Аврэ утешал и русских романтиков в их любовных невзгодах, напоминая о вечности и несравненной красе природы. Весенним днем 1848 года романтический тридцатилетний Иван Тургенев писал владычице своего сердца Полине Виардо (которая была еще страшнее и ненадежнее, чем Жорж Занд, зато умела петь): «Я воспользовался хорошей погодой, чтоб отправиться сегодня в Виль-д’Аврэ… Больше четырех часов провел я в лесу – грустный, растроганный, настороженный, поглощающий и поглощенный… Я не мог без волнения созерцать ветви, покрытые увядшими и зазеленевшими листьями, которые четко проступали на фоне синего неба – отчего? Да, отчего? Может, из-за этого контраста между крохотным стебельком, вздрагивающим от всякого дуновенья, от моего дыханья, стебельком, обреченным уже на гибель, однако оживленным щедрыми соками, вернувшими ему цвет и жизнь, – контраста между ним и огромностью этой пустоты, этого неба, которому лишь земля наша дает синеву и сиянье?» |