Книга Нормандская лазурь, страница 6 – Наталия Полянская

Жутко оттого, что люди могут такое делать с другими людьми. Оттого, что безвременная смерть становится привычным фактом, а жизнь – просто средством, позволяющим тебе драться за себя и других. Оттого, что на войну идут практически дети, еще не успевшие узнать, как огромен и прекрасен мир. Иногда им достается капелька любви, пронзительно-острой и словно бы нереальной на фоне смерти; а иногда не достается.

И после окончания Второй мировой случалось немало жути – и война во Вьетнаме, и различные конфликты в Африке и странах третьего мира, и вечные взрывы в Израиле, и многое, многое другое, – но ни теракт 11 сентября, ни взрывы в московском метро, ни недавнее цунами в Японии не потрясали Ольгу так, как отголоски Второй мировой войны. Когда рушились небоскребы, Ольга сидела перед телевизором, прижав ладони к губам; когда сообщали о терактах, хотелось матом ругать проклятых смертников; когда широкая волна двигалась на японский берег и это транслировали по всем каналам и показывали в Интернете, офис не работал и очень жалел японцев, но никто не рыдал, даже самые впечатлительные; а сейчас, глядя на фотографии, старые сумки и винтовки, Ольга чувствовала, как комок подкатывает к горлу.

И какая разница, что русских солдат здесь, на Западном фронте, не было? Какая, к черту, разница? Ольга переводила взгляд с одной фотографии на другую – противотанковые заграждения, которые заливают приливные волны, плоскодонные десантные суда, минные поля, вбитые в песок бревна и рельсы, проволочные заграждения, хищные дула пулеметов... Подробные описания высадки, списки солдат и техники, ржавчина на касках и котелках... Ольга остановилась рядом с Никитой, молча разглядывавшим какие-то бледно исписанные листочки, и взяла его ладонями за локоть. Малиновский повернулся к ней и шепотом спросил:

– Ты чего?

– Страшно, – созналась Ольга.

– Конечно, страшно, – спокойно согласился Ник. – Это же война.

– И тебе страшно?

– И мне.

– Ты поэтому сюда приехал?

– Я приехал сюда потому, что забывать не следует. – Он указал на деревянную табличку, украшенную грубо нарисованным черепом со скрещенными костями и надписью «Minen». – Этих гадов передавили. Но не факт, что не найдутся еще такие.

– Не накаркай, – буркнула Ольга и убрала руки за спину. Почему-то вспомнился утренний эпизод в Довиле и тип, пытавшийся украсть сумочку. Хотя масштабы, конечно, несопоставимы.

Никита пожал плечами и двинулся к следующему экспонату.

Часа через три, несмотря на потрясение темой и действительно превосходную экспозицию музея, Ольга почувствовала, что внимание притупляется. Ну в самом деле, предел для осмотра – около четырех часов, после непременно следует передохнуть. Никита же, казалось, не ведал усталости и готов был вчитываться в таблички и разглядывать экспонаты еще по меньшей мере дня три. Ольга переглянулась с Женькой, который последний час уже не фотографировал втихаря, а просто бродил, и позвала:

– Ник! Ты есть не хочешь?

– Нет.

– А мы хотим.

– Молодцы.

Малиновский стоял, согнувшись вопросительным знаком, над очередной запрятанной под стекло записной книжкой и отвечал, кажется, автоматически.

– Никит, сколько ты тут еще намерен пробыть?

Он наконец оторвался от созерцания экспоната и выпрямился.

– Я же сказал – пока музей не закроется.

– Если честно, мы с Женькой уже одурели, – храбро сказала Ольга. – Я уважаю твою любовь к истории, но ты не обидишься, если мы тебя подождем где-нибудь снаружи?

– Да чего вы паритесь? – удивился Никита. – Берите машину и езжайте в Кан, а за мной возвращайтесь к семи.

– Ты серьезно?

– Конечно. Зачем я буду вас заставлять? – Он вытащил из кармана ключи и протянул Женьке. – В семь на парковке.

Когда они выходили из музея, Ольга сказала задумчиво:

– Жень, ты был прав. Люди меняются. Раньше он нас ни за что бы не отпустил, да еще и обиделся бы, что мы не желаем гулять с ним дальше.

– А я тебе что говорил? Это самое и говорил. – Женя забросил рюкзак в багажник и обошел машину, чтобы сесть за руль. – Уф! Благородство нашего товарища не знает границ. Я бы чего-нибудь пожрал, а ты?

– А где куртуазность? Мы во Франции.

– Мадемуазель, – хмыкнул Женька, – не соблаговолите ли вы отобедать со мною?

– Соблаговолю. Давай рули вон туда. И не гони, тут ограничение скорости.

– А знаешь, это моя первая автомобильная поездка за границей, – задумчиво сказала Ольга, когда они с Женей уже шагали по улице Кана. – До сих пор только по России рулили.

– Ты же вроде ездила в Италию, – заметил Ильясов.

– С Машкой, ага. Но мы машину не брали, все на автобусах и поездах. А если я в Германию еду, то по делам. Ну, и надо, чтоб водитель был.

– Получила бы ты, Оля, права, – рассеянно произнес Женька, прицеливаясь объективом-«телевиком» в очередную симпатичную башенку. – И проблема бы отпала.

– Ага, рулить и не пить? – возмутилась Ольга.

– А ты у нас, значит, алкоголичка? С утра пьешь?

– С утра не с утра, – сказала Ольга, высматривая что-то в конце улицы, – а днем начну. Женька, пошли во-он туда. По указателям.

– Пить? – Ильясов оторвался от фотоаппарата и растерянно заморгал.

– Дурак. Замок в ту сторону. Пошли.

Кан был местом, где можно ощутить терпкое, как кальвадос, очарование Нормандии – причем Нормандии старой, той самой, что взбрыкнула да и пошла через пролив на англичан. Развалины замка одиннадцатого века, построенного Вильгельмом (или, как уточнил Женька, по-местному – Гийомом) Завоевателем, два аббатства – мужское и женское, основанные Матильдой, женой этого самого Вильгельма, – и цветущие сады, и каменные улицы, и веселые студенты, и туристы, туристы, туристы...

– Так вот они где все, – сказала Ольга, когда у входа в замок – громадную, отлично сохранившуюся средневековую крепость – они наткнулись на толпу.

– Это логично, – заметил рассудительный Женька, прицелился и «щелкнул» замковую башню. – Люди приехали сюда на шестое июня, а пока День Д ^[5] не наступил, осматривают то же, что и мы.

– А хорошо, что мы сбежали из музея. – Ольга запрокинула голову, подставляя лицо ласковому солнышку. В вышине шли мелкие кучевые облачка и парили чайки. – Только жалко, что Никитка не увидит всей этой красоты.