Книга На помощь, Дживс! Держим удар, Дживс! (сборник), страница 15 – Пэлем Грэнвил Вудхауз

Впрочем, дело не в том, нравится кому-то это страшилище или нет, а в том, что корова бесследно исчезла, и я уже собирался поставить об этом в известность папашу Глоссопа и выяснить его просвещенное мнение по этому поводу, как в комнату вошла Бобби Уикем. Она уже приготовилась к отъезду и сменила рубашку и шорты на дорожное платье.

– Всем привет, – сказала Бобби. – Как жизнь? Чего это ты такой взъерошенный, Берти? Что стряслось?

– Я скажу тебе, что стряслось, – прямо в лоб брякнул я. – Ты знаешь коровий сливочник дяди Тома?

– Нет. Что это за штука?

– Это такой кувшинчик для сливок, безобразный до ужаса, но чертовски дорогой. Можно без преувеличения сказать, что дядя Том бережет его как зеницу ока. Просто души в нем не чает.

– Ну и на здоровье.

– Оно, конечно, так, только чертова штуковина пропала.

Тишину летнего дня нарушил звук, похожий на гудение шмеля, который пытается выбраться из бутылки. Это зажужжал папаша Глоссоп. Глаза у него округлились, нос начал подергиваться, и можно было легко догадаться, что эта новость подействовала на него, как удар по основанию черепа носком, в который предварительно набили мокрый песок.

– Пропала?

– Да.

– Вы в этом уверены?

Я сказал, что уверен, потому что, как вы знаете, так оно и было.

– Может быть, вы просто его не заметили?

– Такую штуку нельзя не заметить.

Он снова зажужжал.

– Но это же ужасно!

– Хуже не придумаешь, согласен.

– Ваш дядя будет страшно огорчен.

– Да он будет реветь от горя как белуга.

– Почему именно как белуга?

– Этого я вам сказать не могу, но то, что заревет, – гарантирую.

По выражению, появившемуся на лице Бобби, пока она слушала наш диалог, можно было догадаться, что от нее ускользает суть разговора. Как будто мы говорим на суахили.

– Ничего не понимаю, – сказала она. – Как это – пропала?

– Ее украли.

– В загородных домах не бывает краж.

– Бывают, если появится Уилберт Артроуз. Он же кле… клеп… ну, как там это называется, – сказал я и протянул ей письмо Дживса. Она с большим интересом его изучила и, когда смысл послания до нее дошел, воскликнула: «Чтоб мне провалиться со всеми потрохами!» – добавив, что в наше время можно ждать чего угодно. «Но, с другой стороны, – сказала она, – это нам на руку».

– Теперь, сэр Родерик, вы сможете с полным основанием подтвердить, что он и вправду чокнутый.

Последовала пауза, во время которой папаша Глоссоп, по-видимому, взвешивал ее слова и скорее всего сравнивал с У. Артроузом других чокнутых, которых ему доводилось встречать на протяжении долгой лечебной практики.

– Вне всякого сомнения, его метаболизм чрезмерно подвержен стрессам, возникающим вследствие взаимодействия внешних раздражителей, – произнес он, и Бобби с покровительственным видом похлопала его по плечу, на что я ни за что не отважился бы, хотя наши отношения, как я уже упоминал, стали гораздо более сердечными, чем прежде, и заявила, что лучше не скажешь.

– Ну вот, давно бы так! Повторите эти слова миссис Траверс, когда она вернется. Тогда у нее будут все козыри на руках в этой истории с Уилбертом и Филлис. У нее наконец появится аргумент, чтобы заявить протест против заключения брака. «А что вы скажете насчет его метаболизма?» – спросит она, и Апджону нечем будет крыть. Так что все прекрасно.

– Все, – уточнил я, – кроме того, что дядя Том лишился зеницы ока.

Она задумчиво закусила губу.

– Да, верно. Здесь ты прав. Какие мы можем принять меры?

Она взглянула на меня, и я сказал, что не знаю, и тогда она взглянула на папашу Глоссопа, и он тоже сказал, что не знает.

– Ситуация чрезвычайно деликатная. Вы со мной согласны, мистер Вустер?

– На все сто.

– При сложившихся обстоятельствах ваш дядя не может просто пойти к этому молодому человеку и потребовать вернуть похищенную собственность. Миссис Траверс со всей недвусмысленностью подчеркнула, что следует соблюдать величайшую осторожность, чтобы не нанести мистеру и миссис Артроуз…

– …обиды?

– Я собирался сказать «оскорбления».

– Можно и так. Что в лоб, что по лбу.

– А они, вне всякого сомнения, почувствуют себя оскорбленными, если их сына обвинят в краже.

– Да это все равно что раскрыть красный зонтик прямо перед мордой быка. Они прекрасно знают, что Уилберт воришка, но кому понравится, когда об этом говорят другие.

– Вот именно.

– Тактичный человек не станет заикаться об этом в их присутствии.

– Совершенно верно. Решительно не представляю себе, что тут можно сделать. Я в полном недоумении.

– И я тоже.

– Зато я – нет, – сказала Бобби.

Я затрепетал, как вспугнутый… как его… ну, не важно, кто бы там ни был. В ее голосе мое многоопытное ухо различило то особенное оживление, по которому я безошибочно догадался, что она опять что-то затевает. Я понял, что сейчас она предложит нам план, в результате которого не только содрогнется потрясенное человечество и луна окрасится в цвет крови, но и некий несчастный – я имел все основания подозревать, что этим несчастным буду я, – окажется ввергнутым в то, что Шекспир называл «целым морем бед», если это, конечно, Шекспир. Мне доводилось слышать это оживление в ее голосе и прежде, например в ту ночь, когда она, вложив в мою длань шило, объясняла, где находится грелка сэра Родерика Глоссопа. Многие придерживаются мнения, что Роберту, дочь покойного сэра Катберта и леди Уикем из Скелдинг-Холла, графство Хартфордшир, нельзя держать на воле. Я один из горячих приверженцев этого философского направления.

Папаша Глоссоп, мало знакомый с данной представительницей прелестного пола и потому не знавший, что с детских лет ее девизом было «Где наша не пропадала!», был весь внимание и любезность.

– У вас есть конкретный план, мисс Уикем?

– Разумеется. Все ясно как дважды два. Вы знаете, в какой комнате живет Уилберт?

Он ответил, что знает.

– А вы согласны, что человек, который гостит в загородном доме и стащил что-то из хозяйского добра, может спрятать это что-то только в своей комнате?

Он сказал, что, несомненно, так оно и есть.

– Ну вот и прекрасно.

Он взглянул на нее «в немом оцепенении», как выразился бы Дживс.

– Вы хотите сказать… Не предлагаете же вы, чтобы…

– Чтобы кто-то пробрался в его комнату и там пошарил? Именно это я и предлагаю. И совершенно ясно, кому выпадет сей почетный жребий. Глас народа требует, чтобы это сделал Берти.