Онлайн книга «Попытка к бегству. Хищные вещи века. За миллиард лет до конца света. Гадкие лебеди»
|
– Что это за диво? – спросил Виктор. – Некий Фламин Ювента, – ответила Диана. – Племянничек полицмейстера. – Где-то я его видел, – сказал Виктор. – Да ну его к черту, – нетерпеливо сказала Диана. – Все люди – медузы, и ничего в них такого не намешано. Попадаются изредка настоящие, у которых есть что-нибудь свое – доброта, талант, злость… отними у них это, и ничего не останется, станут медузами, как все. Ты, кажется, вообразил, что нравишься мне своим пристрастием к миногам и справедливости? Чепуха! У тебя талант, у тебя книги, у тебя известность, а в остальном ты такая же дремучая рохля, как и все. – То, что ты говоришь, – объявил Виктор, – до такой степени неправильно, что я даже не обижаюсь. Но ты продолжай, у тебя очень интересно меняется лицо, когда ты говоришь. – Он закурил и передал ей сигарету. – Продолжай. – Медузы, – сказала она горько. – Скользкие глупые медузы. Копошатся, ползают, стреляют, сами не знают, чего хотят, ничего не умеют, ничего по-настоящему не любят… как черви в сортире… – Это неприлично, – сказал Виктор. – Образ, несомненно, выпуклый, но решительно неаппетитный. И вообще все это банальности. Диана, милая моя, ты не мыслитель. В прошлом веке и в провинции это еще как-то звучало бы… общество, по крайней мере, было бы сладко шокировано, и бледные юноши с горящими глазами[16] таскались бы за тобой по пятам. Но сегодня это уже очевидности. Сегодня уже все знают, что есть человек. Что с человеком делать – вот вопрос. Да и то, признаться, уже навяз на зубах. – А что делают с медузами? – Кто? Медузы? – Мы. – Насколько я знаю – ничего. Консервы, кажется, из них делают. – Ну и ладно, – сказала Диана. – Ты что-нибудь наработал за это время? – А как же! Я написал страшно трогательное письмо своему другу Роц-Тусову. Если после этого письма он не устроит Ирму в пансион, значит, я никуда не годен! – И это все? – Да, – сказал Виктор. – Все остальное я выбросил. – Господи! – сказала Диана. – А я-то за тобой ухаживала, старалась не мешать, отгоняла Росшепера… – Купала меня в ванне, – напомнил Виктор. – Купала тебя в ванне, поила тебя кофе… – Погоди, – сказал Виктор, – но ведь я тоже купал тебя в ванне… – Все равно. – Как это – все равно? Ты думаешь, легко работать, выкупав тебя в ванне? Я сделал шесть вариантов описания этого процесса, и все они никуда не годятся. – Дай почитать. – Только для мужчин, – сказал Виктор. – Кроме того, я их выбросил, разве я тебе не сказал? И вообще, там было так мало патриотизма и национального самосознания, что это все равно никому нельзя было бы показать. – Скажи, а ты как – сначала напишешь, а потом уже вставляешь национальное самосознание? – Нет, – сказал Виктор. – Сначала я проникаюсь национальным самосознанием до глубины души: читаю речи господина президента, зубрю наизусть богатырские саги, посещаю патриотические собрания. Потом, когда меня начинает рвать – не тошнить, а уже рвать, – я принимаюсь за дело… Давай поговорим о чем-нибудь другом. Например, что мы будем делать завтра? – Завтра у тебя встреча с гимназистами. – Это быстро. А потом? Диана не ответила. Она смотрела мимо него. Виктор обернулся. К ним подходил мокрец – во всей своей красе: черный, мокрый, с черной повязкой на лице. – Здравствуйте, – сказал он Диане. – Голем еще не вернулся? Виктор поразился, какое лицо сделалось у Дианы. Как на старинной картине. Даже не на картине – на иконе. Странная неподвижность черт, и ты недоумеваешь, то ли это замысел мастера, то ли бессилие ремесленника. Она не ответила. Она молчала, и мокрец тоже молча смотрел на нее, и никакой неловкости не было в этом молчании – они были вместе, а Виктор и все прочие были отдельно. Виктору это очень не понравилось. – Голем, наверное, сейчас придет, – сказал он громко. – Да, – сказала Диана. – Присядьте, подождите. У нее был обычный голос, и она улыбалась мокрецу равнодушной улыбкой. Все стало, как обычно, – Виктор был с Дианой, а мокрец и все прочие были отдельно. – Прошу! – весело сказал Виктор, указывая на кресло доктора Р. Квадриги. Мокрец сел, положив на колени руки в черных перчатках. Виктор налил ему коньяку. Мокрец привычно небрежным жестом взял рюмку, покачал, как бы взвешивая, и снова поставил на стол. – Я надеюсь, вы не забыли? – сказал он Диане. – Да, – сказала Диана. – Да. Сейчас принесу. Виктор, дай мне ключ от номера, я сейчас вернусь. Она взяла ключ и быстро пошла к выходу. Виктор закурил. Что это с тобой, приятель? – сказал он себе. Что-то тебе слишком многое мерещится в последнее время. Нежный ты стал какой-то, чувствительный… Ревнивый. А зря. Тебя это совершенно не касается – все эти бывшие мужья, все эти странные знакомства… Диана – это Диана, а ты – это ты. Росшепер импотент? Импотент. Вот и будет с тебя… Он знал, что все это не так просто, что он уже проглотил какую-то отраву, но он сказал себе: хватит, и сегодня – сейчас, пока, – ему удалось убедить себя, что действительно хватит. Мокрец сидел напротив, неподвижный и страшный, как чучело. От него пахло сыростью и еще чем-то, какой-то медициной. Мог ли я подумать, что когда-нибудь буду сидеть с мокрецом в ресторане за одним столиком? Прогресс, ребята, движется куда-то понемногу[17]. Или это мы стали такие всеядные: дошло до нас, наконец, что все люди – братья? Человечество, друг мой, я горжусь тобою… А вы, сударь, отдали бы свою дочь за мокреца?.. – Моя фамилия Банев, – представился Виктор и спросил: – Как здоровье вашего… пострадавшего? Того, что попал в капкан? Мокрец быстро повернул к нему лицо. Смотрит, как через бруствер, подумал Виктор. – Удовлетворительно, – ответил мокрец холодно. – На его месте я бы подал заявление в полицию. – Не имеет смысла, – сказал мокрец. – Почему же? – сказал Виктор. – Не обязательно обращаться в местную полицию, можно обратиться в окружную… – Нам это не нужно. Виктор пожал плечами. – Каждое ненаказанное преступление рождает новое преступление. – Да. Но нас это не интересует. Они помолчали. Потом мокрец сказал: – Меня зовут Зурзмансор. – Знаменитая фамилия, – вежливо сказал Виктор. – Вы не родственник Павлу Зурзмансору, социологу? Мокрец прищурил глаза. – Даже не однофамилец[18], – сказал он. – Мне говорили, Банев, что завтра вы выступаете в гимназии… Виктор не успел ответить. За спиной у него двинули кресло, и молодцеватый баритон произнес: |