Онлайн книга «Попытка к бегству. Хищные вещи века. За миллиард лет до конца света. Гадкие лебеди»
|
– Заткнись, балда! – Ч-ш-ш-ш-ш! Вер-рна! Враг начеку... Ребята, тут был где-то шпик... Я же с ним разговаривал... Браслет, сволочь, с-снял... Но я этого стукача еще до двадцать восьмого... – Да замолчи ты! – Ч-ш-ш-ш-ш! Все! И ни слова больше... И не беспокойтесь, минометы за мной... – Я его сейчас убью, этого подонка... – Па вр-врагам сци... цивилизации... Полторы тысячи литров слезогонки – лично... Шесть секторов... Э-эк! Я был уже у ворот своего дома. Когда я оглянулся, пьяный лежал лицом вниз, приземистый сидел над ним на корточках, а длинный стоял поодаль и потирал левой рукой ребро ладони правой. – Ну зачем ты это сделал? – сказал приземистый. – Ты же его искалечил. – Хватит болтовни, – сказал длинный яростно. – Никак не отучимся болтать. Никак не отучимся пить водку. Хватит. Будем как дети, доктор Опир, подумал я, по возможности бесшумно проскальзывая во двор. Я придержал створки ворот, чтобы они не щелкнули, закрываясь. – А где этот? – спросил длинный, понижая голос. – Кто? – Этот тип, который шел впереди... – Свернул куда-то... – Куда, ты не заметил? – Слушай, мне было не до него. – Жаль... Ну ладно, бери его и пошли. Отступив в тень яблонь, я смотрел, как они проволокли пьяного мимо ворот. Пьяный страшно хрипел. В доме было тихо. Я прошел к себе, разделся и принял горячий душ. Гавайка и шорты попахивали слезогонкой и были покрыты жирными пятнами светящейся жидкости. Я бросил их в утилизатор. Затем я осмотрелся перед зеркалом и еще раз подивился, как легко отделался: желвак за ухом, порядочный синяк на левом плече и несколько ссадин на ребрах. Да ободранные кулаки. На ночном столике я обнаружил извещение, в котором мне почтительно предлагалось внести деньги за квартиру за первые тридцать суток. Сумма оказалась изрядной, но вполне терпимой. Я отсчитал несколько кредиток и сунул их в предусмотрительно оставленный конверт, а затем лег на кровать, закинув здоровую руку за голову. Простыни были прохладные, хрустящие, в открытое окно вливался солоноватый морской воздух. Над ухом уютно сопел фонор. Я собирался немного подумать перед сном, но был слишком измотан и быстро задремал. Что-то разбудило меня, и я открыл глаза и насторожился, прислушиваясь. Где-то недалеко не то плакали, не то пели тонким детским голосом. Я осторожно поднялся и высунулся из окна. Тонкий прерывающийся голос бормотал: «...В гробах мало побыв, выходят и живут, как живые среди живых...» Послышалось всхлипывание. Издалека, словно комариный звон, доносилось: «Дрож-ка! Дрож-ка!» Жалобный голос произнес: «...Кровь с землей замешав, не поест...» Я подумал, что это пьяная Вузи плачет и причитает в своей комнате наверху, и позвал вполголоса: «Вузи!» Никто не отозвался. Тонкий голос выкрикнул: «Уйди от волос моих, уйди от мяса моего, уйди от костей моих!» – и я понял, кто это. Я перелез через подоконник, спрыгнул в траву и вошел в сад, прислушиваясь к всхлипываниям. Между деревьями показался свет, и скоро я наткнулся на гараж. Ворота были полуоткрыты, я заглянул внутрь. Там стоял огромный блестящий «опель». На монтажном столике горели две свечи. Пахло ароматическим бензином и горячим воском. Под свечами на шведской скамейке сидел Лэн в белой до пяток рубашке и босиком, с толстой потрепанной книгой на коленях. Широко раскрытыми глазами он смотрел на меня, и лицо его было совсем белое и окаменевшее от ужаса. – Ты что здесь делаешь? – громко спросил я и вошел. Он молча смотрел на меня, затем начал дрожать. Я услышал, как стучат его зубы. – Лэн, дружище, – сказал я. – Да ты, видно, не узнал меня. Это же я, Иван. Он выронил книгу и спрятал руки под мышками. Как и сегодня утром, лицо его покрылось испариной. Я сел рядом с ним и обнял его за плечи. Он обессиленно привалился ко мне. Его всего трясло. Я посмотрел на книгу. Некий доктор Нэф осчастливил человечество «Введением в учение о некротических явлениях». Я пинком отбросил книгу под столик. – Чья это машина? – спросил я громко. – Ма... мамина... – Отличный «форд». – Это не «форд». Это «опель». – А ведь верно, «опель»... Миль двести, наверное? – Да... – А где ты свечки достал? – Купил. – Да ну? Вот не знал, что в наше время продаются свечи. А у вас тут что, лампочка перегорела? Я, понимаешь, вышел в сад яблочко сорвать, гляжу, свет в гараже... Он тесно придвинулся ко мне и сказал шепотом: – Вы... Вы еще немножко не уходите. – Ладно. А может, погасим свет и пойдем ко мне? – Нет, туда нельзя. – Куда нельзя? – К вам. И в дом нельзя. – Он говорил с огромной убежденностью. – Еще долго нельзя. Пока не заснут. – Кто? – Они. – Кто – они? – Они. Слышите? Я прислушался. Слышно было только, как шуршат ветки под ветром, да где-то далеко-далеко орут: «Дрож-ка! Дрож-ка!» – Ничего особенного не слышу, – сказал я. – Это потому, что вы не знаете. Вы здесь новичок, а новичков они не трогают. – А кто же все-таки – они? – Все они. Видели вы этого хмыря с пуговицами? – Пети? Видел. А почему он хмырь? По-моему, вполне приличный человек... Лэн вскочил. – Пойдемте, – сказал он шепотом. – Я вам покажу. Только тихо. Мы вышли из гаража, подкрались к дому и обогнули угол. Лэн все время держал меня за руку. Ладонь у него была холодная и мокрая. – Вот, смотрите, – сказал Лэн. Действительно, зрелище было страшненькое. На хозяйской веранде, просунув неестественно свернутую голову сквозь перила, лежал мой таможенник. Ртутный свет с улицы падал на его лицо, оно было синее, вспухшее, покрытое темными потеками. Сквозь полуоткрытые веки виднелись мутные, скошенные к переносице глаза. «Ходят между живыми, как живые, при свете дня, – бормотал Лэн, держась за меня обеими руками. – Кивают и улыбаются, но в ночи лица их белые, и кровь выступает на лицах...» Я подошел к веранде. Таможенник был в ночной пижаме. Он сипло дышал, от него пахло коньяком. На лице его была кровь, похоже было, что он упал мордой на битое стекло. – Да он просто пьян, – сказал я громко. – Пьяный человек. Храпит. Очень противно. Лэн помотал головой. – Вы новичок, – прошептал он. – Вы ничего не видите. А я видел... – Его снова затрясло. – Их много пришло... Это она их привела... И принесли ее... Была луна... Они отпилили ей макушку... Она кричала, так кричала... А потом стали есть ложками... И она ела, и все смеялись, что она кричит и бьется... |