Книга Лоуни, страница 6 – Эндрю Майкл Херли

— А вот я никогда там не была, — заявила мисс Банс. — И Дэвид тоже.

— Ну, вы понимаете, о чем я говорю, — сказала Мать.

Отец Бернард оглядел комнату.

— Есть еще предложения? — спросил он и в ожидании ответа взял пирожное с кремом и откусил половину.

Все молчали.

— Раз так, — улыбнулся он, — думаю, нам следует быть демократами. Кто за то, чтобы поехать в Южный Уэльс?

Мисс Банс и ее жених подняли руки.

— Кто за то, чтобы снова поехать в «Якорь»?

Все остальные отозвались с заметно большим воодушевлением.

— Решено, — объявил отец Бернард. — Едем в «Якорь».

— Но вы сами не голосовали, преподобный отец, — заметила мисс Банс.

Отец Бернард улыбнулся:

— Оставляю за собой право воздержаться на этот раз, мисс Банс. Я буду рад пойти туда, куда меня поведут.

Он снова насмешливо улыбнулся и доел оставшееся пирожное.

Разочарованная, мисс Банс бросала взгляды на Дэвида, ожидая от него сочувствия. Но он только пожал плечами и направился к столу за чаем. Мать с нескрываемым удовольствием подала ему полную чашку — она предвкушала возвращение в Лоуни.

Мистер и миссис Белдербосс принялись описывать Лоуни в подробностях отцу Бернарду, который, кивая головой, принялся за следующее пирожное на своей тарелке.

— А обитель, преподобный отец, — говорила миссис Белдербосс, — как она прекрасна, правда, Рег?

— О, да, — отвечал мистер Белдербосс, — это настоящий маленький рай.

— Такое множество цветов, — поддержала супруга миссис Белдербосс.

— И такая чистая вода, — продолжал мистер Белдербосс. — Правда, Эстер?

— Как хрусталь, — подтвердила Мать, проходя мимо дивана.

Она улыбнулась отцу Бернарду и прошла вперед, чтобы предложить мисс Банс печенье. Та сухо поблагодарила. Мать кивнула и пошла дальше. Она знала, что, находясь в «Якоре», на своей, так сказать, территории, она положит мисс Банс с ее Гласфинидом на обе лопатки.

Мать выросла на северо-западном побережье, в двух шагах от Лоуни, и до сих пор, хотя она давно уже покинула эти места и больше двадцати лет прожила в Лондоне, в ее речи сохранились тамошние словечки. Она по-прежнему называла синиц старчиками, мотыльков — мятлышками и, когда мы были маленькими, пела нам песенки, известные только в ее родной деревне.

Она заставляла нас есть тушеное мясо с картошкой и салаты с рубцом, разыскивала обожаемые ею с детства пирожки с творогом и не боялась закупорить себе сосуды холестерином, поедая сдобу, выпеченную на жирном молоке отелившейся коровы.

Казалось, в родных местах Матери праздники в честь разных святых случались чуть ли не через день. И хотя даже самые рьяные прихожане в Сент-Джуд вряд ли о них помнили, Мать не забыла ни одного, помнила все полагающиеся к ним ритуалы и настаивала на соблюдении их у нас дома.

На день святого Иоанна сквозь пламя свечи три раза проносили металлический крест, что призвано было символизировать Божественное покровительство, оказанное святому, когда он вошел в горящий дом с целью спасти остававшихся там прокаженных и калек.

В октябре на праздник святого Франциска Ассизского мы ходили в парк подбирать опавшие листья и веточки, чтобы делать из них кресты для украшения алтаря в церкви Сент-Джуд.

А в первое воскресенье мая, подобно жителям деревни, откуда Мать родом, делавших это с незапамятных времен, мы выходили в сад перед мессой и умывались росой.

Но Лоуни был чем-то совершенно особенным. Для Матери обитель Святой Анны была почти то же самое, что Лурд ^[2]. Прогулка длиной в две мили из «Якоря» через поля представлялась ей Путем святого Иакова. Она была совершенно убеждена в том, что там, и только там у Хэнни есть шанс излечиться.

Хэнни приехал домой из Пайнлендс в начале пасхальных каникул. Он был очень возбужден.

Не успел Родитель выключить мотор, как Хэнни уже несся по аллее, чтобы показать мне новые часы, подаренные Матерью. Я видел их в витрине мастерской, где она работала. Увесистое изделие из желтого металла с изображением Голгофы на циферблате и выгравированной цитатой из Матфея на обратной стороне: «Итак, бодрствуйте, потому что не знаете ни дня, ни часа».

— Красивые часы, Хэнни, — сказал я и отдал их ему обратно.

Он выхватил их и надел на запястье, а затем вручил мне альбом с картинками, нарисованными за семестр. Они все предназначались мне. Никогда Матери или Родителю.

— Ты очень рад быть дома, правда, Эндрю? — улыбнулась Мать, придерживая дверь, чтобы Родитель мог втащить чемодан Хэнни с крыльца.

Она пригладила рукой волосы Хэнни и обняла его за плечи.

— Мы сказали ему, что отправляемся в «Якорь», — объявила она. — И он с нетерпением ждет поездки, правда?

Но Хэнни больше интересовало помериться со мной ростом. Он положил ладонь мне на макушку, а потом переместил руку вниз, к адамову яблоку у себя на шее. Он снова вырос.

Довольный, что по-прежнему выше меня ростом, Хэнни стал подниматься по лестнице, как всегда шумно, и перила тихонько скрипели, когда он перебирался со ступеньки на ступеньку.

Я направился в кухню, чтобы приготовить чай в его кружке с картинкой, на которой был изображен лондонский автобус. Вернувшись, я нашел Хэнни в его комнате. Он все еще не снял старый плащ, принадлежавший когда-то Родителю и приглянувшийся ему много лет назад. Он носил его в любую погоду. Хэнни стоял у окна спиной ко мне, глядя на дома на противоположной стороне улицы и проезжающие внизу машины.

— Все в порядке, Хэнни?

Он не двигался.

— Дай мне плащ, — сказал я, — я повешу его.

Хэнни повернулся и посмотрел на меня.

— Твой плащ, — повторил я, дергая его за рукав.

Брат смотрел, как я расстегивал пуговицы за него и вешал плащ на вешалку за дверью. Плащ весил тонну. Он был набит предметами, служившими средствами коммуникации между им и мной. Кроличий зуб означал, что Хэнни голоден. Кувшинчик с гвоздями говорил о том, что у него болит голова. Извинялся Хэнни при помощи пластикового динозавра, а если он чего-то пугался, то надевал резиновую маску гориллы. Иногда брат пользовался комбинацией этих предметов, и хотя Мать и Родитель воображали, что знают, что все это означает, на самом деле только я действительно понимал его. У нас был свой мир, а у Матери и Родителя — свой. В этом не было их вины. Как и нашей. Просто так было. И до сих пор это так. Мы с Хэнни ближе друг к другу, чем люди могут себе представить. Никто, даже доктор Бакстер, не может этого понять.