Книга Траектория, страница 20 – Александр Ярушкин, Леонид Шувалов

— Натворил, что ль, Тимоха чего?

— Поговорить надо,— уклоняется от ответа Черный.

Старуха склоняет голову набок, пытливо всматривается в лицо оперативника.

— Нет, уж ты, милок, скажи, если что не так. Мне ж его тады выписывать надо. А то вон у Кузьминичны из семнадцатого дома тоже квартирант жил. Посадили его, а она теперя мыкается, не знает, как выписать.

— Пусть к участковому обратится. Данилов- то где?

— На работе Тимоха, где ему быть... В Доме печати, плотничает.

— Ну, скоро поедем? — занудным голосом тянет таксист, подходя к нам.

— Уже едем.

26.

Пока Павел рассчитывается с водителем, задрав голову разглядываю здание с высоким крыльцом. Черный подходит, и я осведомляюсь:

— У вас работникам уголовного розыска зарплату повысили?

Неожиданно для меня в оперативнике просыпается отчаянный ловелас:

— Не хотелось, чтобы такая обаятельная следователь прокуратуры, гостья, замерзла. Век бы себе не простил...

Мы решаем, что плотник скорее всего должен трудиться не в бесчисленных редакциях, а в типографии. В одном из длинных коридоров я замираю. Навстречу, держа в руке деревянный ящик с торчащими из него ножовкой, выдергой и еще какими-то инструментами, неторопливо движется Михаил Данилов, с которым только вчера я беседовала в Шадринке. Но Данилов не глядит в мою сторону. Лишь поровнявшись с нами, он бросает недовольный взгляд из-под густых бровей: дескать, чего это ты уставилась? Потом сердито проводит ладонью по рыжей щетине и отворачивается.

— Данилов? — склоняется ко мне Паша Черный.

Я киваю,

— Тимофей Дементьевич! — окликает мужчину Павел.

Тот оборачивается.

— Здравствуйте,— говорит оперативник.

Представив вначале меня, потом себя, интересуется, где можно спокойно побеседовать,

— Опять за мое дело взялись,— вздыхает Данилов, не понимая, как я жаждала этой встречи и сколько возлагаю на нее надежд.

По крутым ступеням спускаемся в душный подвал, проходим полутемным лабиринтом с низким потолком к голубой двери. Погремев связкой ключей, Данилов распахивает ее, щелкает выключателем. В просторном помещении ярко вспыхивает большая лампа, висящая на длинном проводе.

Совсем как его младший брат, смахивая ладонью с двух табуреток, Данилов предлагает нам сесть, а сам прислоняется к верстаку.

При ярком свете вижу, что между братьями не такое уж полное сходство. Лицо Тимофея Дементьевича гораздо сильнее изборождено морщинами и голова почти сплошь покрыта блестками седых волос.

Нас с Павлом интересуют подробности, даже незначительные. Поэтому обстоятельно расспрашиваем потерпевшего обо веем, надеясь уловить хоть что-то, могущее привести к цели.

— Итак, вы приехали в Омск…— подсказывает Паша Черный.

Тимофей Дементьевич устало соглашается:

— Приехал... Дело шло к вечеру. Родных или там знакомых у меня тут нету. Не бегать же ночью по городу. Решил зайти сперва в ресторан, ужинать-то всё равно надо. Поужинаю, думаю, на вокзале переночую, а с утра пойду искать жилье да работу. Думал домишко прикупить, небольшой какой-нибудь, на худой конец можно было и полдома…

Лицо Данилова мрачнеет.

— Зашел в ресторан. Столиков свободных навалом. Сел подальше от дверей. Сижу, жду официантку, а тут эти двое подходят. Спрашивают, можно ли за мой столик. Садитесь, говорю.

— Они появились в ресторане после вас или уже сидели там? — уточняет Павел.

— По-сле,— тянет Данилов.— Я от нечего делать на вход глазел, они как раз и вошли. Глянули по сторонами и ко мне.

— Вы же сказали, много свободных столиков было? — роняю я.

Данилов из-под бровей смотрит на меня.

— Верно, сказал... Но ведь не все места хорошие. То у дверей, все ходят-толкаются; то возле кухни, официантки над твоей головой подносы с борщами таскают; то рядом с какой-нибудь дамочкой, тоже не всякий мужик сесть захочет... Короче сели да сели... Кто ж знал, что у них такое на уме...

— Вы считаете, что это они вас? — спрашивает Павел.

— Ничего я не считаю! Тот раз меня допрашивали-расспрашивали и все о них, теперь то же самое! Вот и подумайте, кто считает — я или милиция?

Успокаиваю его:

— Тимофей Дементьевич, если не трудно, постарайтесь все-таки припомнить, как выглядели эти мужчины, во что были одеты, как называли друг друга. Нам это очень важно. Вы же понимаете, что я не из праздного любопытства ездила в Шадринку, беседовала с вашим братом, а теперь вот сюда, в Омск, приехала.

— Вы были у Михаила? — вскидывает голову Данилов, потом, словно боясь показать свою слабость, отводит глаза и тихо спрашивает: — Как он там?

— Все в порядке... Старший школу заканчивает. На здоровье никто не жалуется… Михаил очень хотел вас увидеть, да не знает, как и где искать...

Про то, что Михаил Дементьевич очень хотел увидеть брата, я слегка привираю. Он мне этого не говорил. Но ложь моя во спасение: никогда не поверю, что из-за какого-то паршивого наследства на всю жизнь могут paccopиться родные братья.

Данилов громко вздыхает и, будто подтверждая правильность моей мысли, едва слышно произносит:

— Да... Надо будет летом смотаться в Шадринку...

— Так как выглядели те мужчины? — со спокойным настырством возвращает разговор в прежнее русло Павел.

— Выглядели? — Данилов задумчиво скребет подбородок. — Честно говоря, не приглядывался, не думал, что так выйдет... Ну, один помоложе, здоровый такой парень, лет тридцати, в штормовке, мордатый такой... Второй,— Данилов осматривает оперуполномоченного,— пониже вас будет...

— Павел, у вас какой рост? — негромко спрашиваю я, чтобы точнее отрезить в протоколе показания Данилова.

— Сто семьдесят два,— так же негромко отвечает он.

Надо же! Мне казалось, Паша Черный сантиметров на пять ниже меня, а выходит, это я ниже его на два. И почему мне всегда кажется, что многие мужчины должны немного подрасти?..

— Второй, значит, невысокий, кряжистый такой,— продолжает Данилов.— В чём одет был, я уж не припомню. Вроде постарше меня... А вроде и нет. Может, просто жизнь его больше побила. Всякое бывает. Одному, смотришь, тридцать, а выглядит на все сорок, а другой наоборот... Присели они. Сидим, ждем. Этот, что постарше, видать, не вытерпел, на кухню подался. Не успел вернуться, официанточка подлетает,— Данилов морщит лоб и, очевидно, памятуя о нашей просьбе не упускать даже малозначительных деталей, поясняет: — Чего они брали себе, забыл. А я рассольник заказал, котлету и двести граммов. Им тоже бутылку белой принесли. Сидим, молчим. Я под рассольник графинчик осушил, котлету жую. Ну, само собой разговор за жизнь зашел. С тем, что постарше, говорили, молодой-то молчал. Потом еще водки взяли. Я предложил повторить или они, сейчас уже и не припомню.