Онлайн книга «Этот лучший из миров»
|
– От ревматических атак. – А что это за атака? – Вы же не врач. Вы не поймете. Мы вошли в кабинет. Не Онисимов сбросил одеяло на диван, достал из шкафа халат. Вышел из кабинета, но тут же вернулся. – Идемте со мной! – велел он. Видимо, боялся оставить меня без присмотра. В коридоре горел слабый свет. Было пустынно. Больные спали в своих палатах. «И тихо, как вода в сосуде, стояла жизнь во сне». Я пропустила «ее». «Жизнь ее во сне». Она – не спала. Она лежала в одиночной палате. Смотрела над собой. Возраст ее не читался совершенно, что-то от двадцати до пятидесяти. Не меньше двадцати и не больше пятидесяти. Она смотрела над собой пустыми глазами и никак не отреагировала на наше появление. – Алла! – позвал Не Онисимов. Она продолжала смотреть над собой. Не Онисимов приподнял от груди ее слабую руку и стал слушать пульс. Потом вернул руку на место. – Алла! – тихо взмолился Не Онисимов. – Ну пожалуйста… Алла не слышала. Или не желала слышать. От нее исходил вселенский холод равнодушия. Не Онисимов хотел что-то сказать, но не смог. Повернулся и, как слепой, вышел из палаты. Мне показалось: он пошел и заплакал. Он даже меня забыл в отчаянии. Игла жалости пронзила меня насквозь. – Ну пожалуйста… – тихо повторила я и села на край постели. Я села так, чтобы попасть в направление ее взгляда. В прямом смысле слова: попасться ей на глаза. Она увидела меня в белом свадебном платье и валенках и, видимо, решила, что это явилась Смерть в таком странном обличье, но даже Смерть ее не заинтересовала. – Я понимаю вас, – горячо зашептала я. – Понимаю… Вы так долго мучились… Непонятно, как вы вообще жили. Вы устали и хотите отдохнуть любой ценой. Пусть даже вечным сном. Вы хотите отдохнуть от боли, от людей, от всего, что есть жизнь, потому что ваша жизнь – это сплошные атаки. Невозможно так давно и так долго страдать. Вы надорвались. В вас лопнула пружина. Я понимаю. Но, Алла… Вы же не одна. За вами стоит ваш врач, который вас починил. За вами сотни, тысячи больных людей, для которых необходимо ваше выздоровление как гарантия. За вами Дебейки, который вас ждет, и вся Америка. Там ведь тоже люди болеют. Там, между прочим, такая операция стоит полтора миллиона долларов. Ее может позволить себе только миллионер, да и то не каждый. А вам сделали бесплатно. А вы еще… кочевряжитесь. Ну хорошо, вам, может быть, наплевать на человечество, и на Америку, и на Дебейки, вы их не знаете. Но ведь за вами близкие люди. Ваш муж сидит сейчас, не спит, с ума сходит. Да вы просто не имеете права… Вы меня слышите? – Кто вы? – тихо спросила Алла. – Никто, – сказала я. – Вы мне не кажетесь? – Нет. Я есть. Я низко наклонилась над Аллой, и мои очки упали на ее лицо. Алла оторвала от груди свою руку, поднесла к моим очкам и надела их на себя. – Действительно… – проговорила она. – Вот теперь я вас вижу. Она меня видела и слышала, и это вдохновило меня до озноба. Я совершенно забыла о себе и о той причине, о которой я не хотела распространяться. Была только эта палата, эти проявившиеся глаза и Не Онисимов за стеной. – Нельзя думать только о себе… Только себя любить. Только себя жалеть. Иначе нарушится центровка. – Что нарушится? – спросила Алла. – Все нарушится. Во всей Солнечной системе. Вы не имеете права! – Что вы от меня хотите? – слабо спросила Алла. – Чтобы вы пошли в туалет. – Зачем? – Покурить. – Мне не хочется. И я не могу. – А вы не знаете: можете вы или нет. Человек не знает своих возможностей. Я обняла Аллу за плечи и стала ее приподнимать. Она ухватилась за мою шею и стала мне помогать. – У меня клапан не оторвется? – спросила Алла. Она испугалась за свою жизнь, и это был хороший симптом. – Не оторвется, – заверила я. – Но удивится. Она встала. Мы обнялись и медленно вышли из палаты в коридор. На мне было белое свадебное платье, на Алле белая больничная рубаха с печатью на спине. Мы медленно продвигались, обнявшись, как привидения, и мне казалось, что если мы подпрыгнем, то взлетим и поплывем. Ее слабость перетекала в меня, а в нее – моя радость, та самая, которую я люблю больше всего на свете и от которой мне хотелось бы умереть. Но сейчас мне не хотелось умирать. Мое деловое настроение пропало, улетучилось. Я хотела одного: идти вот так, обнявшись, и, как бабочку в ладошке, нести эту чужую хрупкую жизнь. Коридор был по-прежнему пуст. Медсестра кемарила на диванчике. Уютно тикал будильник, и его мерное тиканье сверчка разносилось по всему коридору. Из кабинета вышел Не Онисимов. Увидел нас. Офонарел, вот уж действительно по-настоящему. У него сегодня был день офонаренный. – Добрый вечер, – поздоровалась Алла, хотя было уже почти утро. – А… что вы здесь делаете? – только и мог вымолвить Не Онисимов. – Покурить идем, – сказала я. Не Онисимов метнулся к нам. Взял руку Аллы, стал слушать пульс. Потом обернул ко мне потрясенное лицо и спросил: – Слушайте, а что вы сделали? Зазвонил будильник. Было шесть часов утра. Время первых уколов. Медсестра поднялась с дивана. Она была широкая, в круглых очках, какая-то лесная, похожая на Ухти-Тухти. В детстве я слышала эту сказку, но кто такая Ухти-Тухти, так и не поняла до сих пор. То ли курица, то ли еж. – Здесь, – скомандовал Не Онисимов. Таксист остановил машину возле его подъезда. – Спать хочу, – поделился Не Онисимов, расплачиваясь. – Пятые сутки не сплю. Сейчас приду и засну как убитый. Мы выбрались из такси. Таксист с удивлением посмотрел на Не Онисимова в одеяле. Интересно, что он подумал… Я направилась к своему подъезду. – Куда? – окликнул Не Онисимов. – Ко мне… Он подзывал меня, как собаку. И я подошла к нему, как собака, с той же степенью доверия и простодушия. – Но вы же ляжете спать, – напомнила я. – Ну и что? И вы ляжете спать. У вас даже одеяло с собой. Под свое одеяло и ляжете. Не Онисимов взял меня за руку и повел за собой. – Я не могу спать без ночной рубашки, – слабо сопротивлялась я. – Ничем не могу помочь. У меня нет женских вещей. Ляжете в платье. Мы вошли в лифт. Не Онисимов припал затылком к стене и закрыл глаза. Он засыпал на ходу, как лошадь. Вернее, как конь. Я нажала нужную кнопку. Этаж я знала, поскольку мы были соседи и жили на одном уровне. |