Онлайн книга «Коломбина для Рыжего»
|
Как же это все глупо и опрометчиво! Вся эта затея с преображением! Все равно из меня ничего не выйдет, ничего! Не стану я чернить и без того темные брови, и ресницы себе клеить – не дам! Гарик усаживает меня в кресло, включает специальное освещение, чуть запрокидывает голову, упирая затылок в подголовник… Предлагает втянуть щеки, чтобы рассмотреть какие-то там линии… И вдруг обиженно упрекает, после тщетных попыток справиться с моей намертво зафиксированной в заданном положении головой. – Нет, так не пойдет! Она вся сжата, я не могу работать!.. Дорогуша, твое лицо в моих руках должно плавать! Плавать, понимаешь! Поворачиваться и подниматься, ловить и отражать свет, а что я имею сейчас – наскальный барельеф? ВиктОр, сделай же что-нибудь! – Но мне неудобно! – Коломбина, процесс запущен. Ты помнишь, что не можешь сказать «нет»? – Да. Но я не думала… Не так это себе представляла! – Что обещала не оспаривать мое единоличное право решать, что для тебя лучше? – Да, но… – Что не станешь противиться и задавать вопросы? Я молчу, и Рыжий вздергивает бровь. Не дождавшись ответа, легко опускается возле кресла на корточки, беря мою руку в свою ладонь. Глядя в глаза, осторожно переплетает наши пальцы, и я чувствую, как с его прикосновением в меня вонзается тысяча игл, перехватывая и без того учащенное дыхание. Что он делает? – Таня, успокойся, хорошо? Если мы хотим успеть на праздник, нам нужно поспешить. Гарик – профессионал и сделает все очень быстро, ты просто должна ему немного помочь. Расслабься, ну же, будь умницей. Я послушно опускаю голову на подголовник кресла и поднимаю лицо навстречу красноволосому, потому что это куда легче, чем смотреть в голубые глаза Рыжего. На его губы, понимая, как же хочется прикоснуться к ним. А нельзя. Нельзя! – Вот так, моя хорошая, – слышу ободряющий шепот и уже деловое к хозяину квартиры, – Гарик, где у тебя крем? – Держи, ВиктОр! – Отлично. Ух, какие у нас волдыри на пальцах, и кто тебя просил лезть в мотор? Упрямица. Колючая и своенравная. Невозможная Коломбина. Да расслабь ты руку, Тань! Не съем я тебя! Разве что покусаю в некоторых местах, слегка, но это исключительно ради взаимного удовольствия. Гарик порхает надо мной, как пестрая бабочка. Мелко посмеиваясь, касается лица мягким спонжем и кистью, а я не могу думать ни о чем другом, как только о нежных пальцах Рыжего, втирающих крем в мою ладонь. Подавляющих любое возможное сопротивление движением твердых подушечек на моей коже. Такие руки, как у Бампера, должны быть у художников и музыкантов, у нейрохирургов и саперов, а никак не у владельцев ночных клубов, не пропускающих мимо ни одной юбки. Любителей оглаживать чужие бедра. Ты врешь себе, Танька, врешь. Потому что он сказал, и потому что ты ему веришь. Не было никого. Не было и все. Но почему-то думать об ином неприятно и больно. – Что ты с ним сделала, девочка? Опоила хмельным вином? Навела приворот? Как приручила такого котяру, как наш ВиктОр? – Что? – Лучше тебе, Гарик, о том не знать. – Не скажи, дружище. У меня как раз наклевывается личная жизнь и так хочется перенять у молодых и счастливых их удачу и опыт. Как всегда до меня не сразу доходит смысл сказанных слов, а когда доходит, Бампер говорит совсем о другом. – Достаточно, маэстро. Не переборщи с тоном лица. Она нужна мне свежая и естественная. Губы тронешь светло-алым, ногти – тоже. И не вздумай своевольничать, Синявский! С макияжем особо не усердствуй, но акцент на глаза сделай. У моей девушки потрясающие глаза, я хочу, чтобы это видели все. Постарайся их выделить. Аккуратно, без перегиба, как умеешь только ты. Лучше бы в звучании ретро-классики. Я сейчас отлучусь ненадолго, так что доверяю свою Коломбину тебе. И помни, что работаем быстро. – Нет! – а вот это уже я и как-то по-детски истерично. – Да, Таня. Я отлучусь, но сразу же вернусь, обещаю. Так надо. Будь умницей, и я тебе кое-что привезу. – Артемьев? – Да? – Его руки отпускают меня, и он поднимается, чтобы нависнуть над креслом высокой широкоплечей фигурой. – Не зли. Ты не с ребенком говоришь, и не со слабоумной. И ты не говорил, что уедешь! – А ты не трясись как заяц и привыкай, что я решаю за двоих. Иногда, – добавляет со значением, снимая с запястья мои пальцы. На удивление цепкие и непослушные. – Ммм, Коломбина, я тебя не узнаю. Уже так привыкла к Рыжему, что не хочешь от себя отпускать? – замечает, смеясь, и наконец уходит, оставив меня краснеть от стыда и зеленеть от злости. Потому что не заметила, как вцепилась, и потому что выдала себя с головой. * * * – Готово, дорогая моя. Но взглянуть не дам, не сметь смотреть в зеркало! Я не строгий маэстро, я любитель цельных образов и законченных картин! А ты волшебно писалась, люблю чистые лица! Осталось довершить дело новым нарядом и можно закончить удачный вечер колумбийской сигарой и бокалом вина! Я слышала, как Бампер вернулся. Шурша пакетами, прошел в комнату и молча закурил у открытой балконной двери, не сводя с меня глаз все время, пока красноволосый стилист заканчивал колдовать над ставшими в его руках шелковыми волосами, подвивая концы и отводя темные пряди ото лба. Старательно закрывая зеркало тощей спиной, как будто это могло помешать мне видеть свое отражение и серьезный взгляд Рыжего, прикованный к моим губам. Тронутым нежно-алым блеском, чуть раскрытым, выдающим мысли и желания с головой. Он подошел медленно, когда я почти забыла, что мы не одни в комнате, и протянул в сторону Гарика руку. – Так не пойдет, маэстро. Слишком глянцево для моей Коломбины. Позволь мне, я хочу видеть ее шею. И немногим позже, когда ловкие пальцы поднимают волосы, закрепляя их на затылке шпильками, в отражение моих глаз. – Не смотри на меня так. Ты видела волосы Карловны. В детстве мать казалась мне сказочной феей – я любил играть с ее длинными прядями. Теперь ты знаешь детский секрет Рыжего и можешь при случае пуститься на грубый шантаж. Он закрепляет локон последней шпилькой и замирает, неспешно оглаживая большим пальцем линию позвоночника на опущенной шее. Вздохнув, повторяет еще раз… – Мне кажется, или кто-то из нас троих спешит? – напоминает Гарик, и Рыжий, словно очнувшись, завершает дело. Еще раз тронув прядь у самой шеи, убирает руку, оставляя меня и после пребывать под властью его прикосновения. Такого нежного, осторожного и вместе с тем мужского, что хочется снова и снова чувствовать его на своей коже. Это больше не похоже на игру или договоренность. Это похоже на прыжок с высоты навстречу друг другу, когда сердце, остановившись на долгий-долгий удар, бьется с такой силой, что задыхаешься от нехватки воздуха, но все равно прервать полет не можешь. Потому что он смел и восхитителен, и пробуждает внутри такие чувства, о существовании которых раньше не знал. |