Онлайн книга «Золотце ты наше»
|
Внезапно я опомнился – чего это я так пристально рассматриваю ее? Бледные ее щеки окрасил легкий румянец. – Не надо! – вдруг с легким раздражением попросила она. Эти ее слова с маху убили сентиментальную нежность, закрадывавшуюся мне в душу. – Как ты тут очутилась? – поинтересовался я. Она молчала. – Только не подумай, что я сую нос в твои дела. Мне любопытно, по какому такому совпадению мы встретились. Одри порывисто обернулась ко мне. Лицо ее утратило всякую жесткость. – О, Питер! – произнесла она. – Мне очень жаль. Я так виновата. Ага, вот он, мой шанс. Я уцепился за него, позабыв про всякое благородство, и тут же пожалел об этом. Но мне было горько, а горечь толкает человека на дешевые выходки. – Виновата? – вежливо удивился я. – Да в чем же? Одри растерялась, как я и рассчитывал. – В том… в том, что случилось. – Милая Одри! Любой совершил бы ту же ошибку. Я не удивляюсь, что ты приняла меня за грабителя. – Да я не про то! Я о том, что случилось пять лет назад. Я расхохотался. Смеяться мне совершенно не хотелось, но я уж постарался, как сумел. И был вознагражден – я видел, что ее покоробило. – Неужели ты еще нервничаешь? – я снова рассмеялся. Таким вот веселым и жизнерадостным был я в это зимнее утро. Короткий миг, когда мы оба могли бы растаять, миновал. В ее синих глазах зажегся блеск, подсказавший мне – между нами опять война. – Я ничуть не сомневалась, что ты переживешь! – бросила Одри. – Да мне было-то всего двадцать пять. В двадцать пять сердце не разбивается. – Твое, Питер, вряд ли вообще когда разобьется. – Это что, комплимент? Или наоборот? – Ты-то, разумеется, считаешь, что комплимент. А я подразумевала, что тебе недостает человечности. – Такое вот у тебя представление о комплименте. – Я сказала «у тебя». – Наверное, пять лет назад я был прелюбопытной личностью. – Да. Говорила Одри раздумчиво, будто бы сквозь годы бесстрастно исследовала неведомое насекомое. Такое отношение раздосадовало меня. Сам я мог отстраненно анализировать того, кем некогда был, но определенную привязанность к прежней своей личности еще сохранял, а потому почувствовал себя уязвленным. – Полагаю, ты относилась ко мне не иначе, как к людоеду? – Да, скорее всего. Мы опять помолчали. – Я не хотела оскорбить твои чувства. – Это было самое обидное замечание. Именно я хотел оскорбить ее чувства. Но она не притворялась. Она действительно испытывала – да, думаю, и сейчас испытывает – неподдельный ужас передо мной. Борьба оказалась неравной. – Ты бывал очень добр, – продолжала она, – иногда. Когда случайно вспоминал, что надо быть добрым. Лучшей похвалы у нее для меня не нашлось, а эти слова вряд ли можно было счесть за панегирик. – Ладно, – заключил я, – ни к чему обсуждать, каким я был и как поступал пять лет назад. Как бы там ни было, ты спаслась от меня бегством. Давай вернемся к настоящему. Что нам теперь делать? – Ты считаешь, ситуация неловкая? – В общем, да. – И одному из нас следует уехать? – с сомнением продолжила она. – Вот именно. – Но я никак не могу. – Я тоже. – У меня тут дело. – И у меня тоже. – Я должна находиться здесь. – И я тоже. Она с минуту рассматривала меня. – Миссис Эттвэлл сказала, что ты учитель. – Да, я выступаю в роли учителя. Изучаю это занятие. – Но зачем это тебе? – А что такого? – Раньше у тебя все было хорошо. – Сейчас еще лучше. Я работаю. Одри помолчала. – Да, тебе уезжать нельзя. – Верно. – Но и мне тоже! – Что ж, придется нам мириться с неловкостью. – А почему обязательно неловкость? Ты же сам сказал, что уже все пережил. – Абсолютно. Я даже помолвлен. Одри, слегка вздрогнув, принялась чертить носком туфли по гравию. Наконец она проговорила: – Поздравляю. – Спасибо. – Надеюсь, ты будешь счастлив. – Просто уверен. Она опять замолчала. Мне подумалось, что, посвятив ее столь откровенно в свою личную жизнь, я имею право поинтересоваться и ее. – А как ты тут очутилась? – История довольно долгая. Когда мой муж умер… – О! – Да, он умер три года назад. Говорила Одри ровно и чуть сурово. Истинную причину этой суровости я узнал позднее, а тогда приписал тому, что ей приходится общаться с человеком, ей неприятным, то есть со мной, и мне стало еще горше. – Какое-то время я сама заботилась о себе. – В Англии? – В Америке. Мы уехали в Нью-Йорк сразу же после того, как я написала тебе письмо. С тех пор я жила в Америке. Здесь я всего пару месяцев. – А как ты очутилась в Сэнстеде? – Несколько лет назад я познакомилась с мистером Фордом, отцом мальчика, который учится сейчас в этой школе. Форд рекомендовал меня мистеру Эбни. Тому нужен был помощник. – Ты зависишь от своей работы? Я хочу сказать – прости, если затрагиваю слишком личную тему, – мистер Шеридан… – Нет, денег он не оставил. – А кем он был? – решился я. Я чувствовал, что говорить об умершем ей больно, во всяком случае – со мной, но тайна Шеридана изводила меня пять лет, и мне хотелось узнать побольше о человеке, перевернувшем всю мою жизнь, даже не появившись в ней. – Он был художник. Друг моего отца. Мне требовались подробности. Какой он был из себя, как говорил, чем отличался от меня. Но было ясно, что Одри не хочется говорить о нем, и, чувствуя обиду, я все-таки отступил, подавив любопытство. – Так у тебя только и есть эта работа? – Вот именно. Если у тебя обстоятельства такие же, н у что ж, тут мы оба и останемся. – Останемся, – эхом откликнулся я. – Но нам следует постараться не усложнять ситуацию. – Конечно. Она посмотрела на меня своим странным взглядом, широко раскрыв глаза. – А ты похудел, Питер. – Вот как? Страдания, наверное. Или физические упражнения. |