Онлайн книга «Тайга»
|
Закинув руки за голову, она блеснула полосками зубов. Я промолчал. – Например, влюбиться в вас невозможно, – не унималась она. «Дорого же мне обойдется мое любопытство», – подумал я и мысленно послал себя к чёрту. – Вы посмотрите на себя, на кого вы похожи! На лешего! Длинные волосы, рыжая борода… – Не рыжая, а каштановая… – попробовал отшутиться я. – Каштановая, каштановая… – передразнила она, – а я говорю рыжая, стало быть – рыжая! Ну-с, что вас еще интересует? Может быть, сказать, сколько мне лет? – Зачем? Не думаете ли вы, что я скоро начну бриться? – Это вы мне в отместку за мое откровенное мнение о вашей внешности? Я считала вас остроумнее… Однако кто же все-таки я? Как вы думаете? – Я не буду отвечать. Вам это, видимо, неприятно, а я не хочу, чтобы вам было неприятно. – Но я настаиваю и… прошу. Кто же я? – Прохожая… – спокойно ответил я, раскуривая потухшую трубку. – И только? – И только. По крайней мере, для меня. – Прохожая… – усмехнулась она, презрительно и с ненавистью глядя мне в глаза. – Прохожая… – …которая не выдержала бы экзамена, если бы захотела стать актрисой, – добавил я. Она вскочила, темные глаза ее заблестели злым огоньком затравленного зверька. – Да! – крикнула она. – Я лгу! Слышите: я лгу! Я не почтальонша и никогда ею не была! Я такой же инженер, как и вы, с той только разницей, что я… что я… – она проглотила слова и снова повалилась на койку, глубоко дыша и нервно покусывая алую отвернутую губу. – Впрочем, – добавила она через некоторое время, – вам нет ведь дела до того, какая между нами разница. Ведь я для вас только… прохожая. Минут пять мы молчали. Я досадовал на себя. Мне было ее жалко. Я встал и решил идти к себе. Кстати, и лампа начинала тухнуть – керосин выгорал. Но Ирина опередила меня: – Я очень хочу спать. – И хорошо сделаете, – сказал я. – Вот вам моя койка, вот одеяло, сверху накройтесь еще вашим бушлатом. За печкой я послежу. Спокойной ночи. Я вышел. Всё так же крутила метель, раскачивая сухие ели и лиственницы. Луна скрылась, на реке отрывисто, надоедливо лаяла лисица. В палатке рабочих храпел Иван, несмотря на несусветный холод – печка потухла. Я раздул угли, подбросил дров и, когда они весело вспыхнули, достал книгу, уселся перед печкой и принялся читать. Прочитав страницы две и убедившись, что из чтения толку не будет, я отложил книгу и стал наблюдать, как корчится на огне береста. Лениво тянулись какие-то незначительные мысли: вспоминалось то одно, то другое. Сколько времени я сидел так и думал – не знаю. Кажется, я вздремнул и проснулся от холода. Печка совсем потухла. Я вспомнил про гостью: наверное, и там давным-давно прогорели дрова. Я вышел. Метель стихла, и на зеленовато-голубом небе, обсыпанном яркими звездами, повис стальной блин луны. Осторожно откинув полог палатки, я вошел и присел на корточки перед потухшей печкой. Раздув огонь, я подкинул бересты. Она закорчилась, задымилась и вспыхнула жарким пламенем, потрескивая и освещая палатку. Я выпрямился и бросил взгляд на койку. Ирина лежала на спине, укрытая одеялом, и нахмуренно, как-то чересчур напряженно смотрела на меня. – Подойдите… – тихо сказала она. Я подошел и сел к ней на койку. Она запустила пальцы в мою бороду и улыбнулась, просто и мягко, как улыбаются выздоравливающие: – Какая смешная кудрявая борода. Сколько ей? – Год. – А вам? – спросила она, опуская руку и неторопливо застегивая пуговицу на груди моей гимнастерки. – Тридцать. – У вас есть жена? – Нет. Я любил одну девушку, она была моей невестой, но потом… вышла замуж за моего приятеля. – Ну и дура! – рассмеялась она. – Ведь вы, в общем, славный… Я почувствовал легкий холодок где-то под сердцем и невольно подвинулся ближе к ней, но она отстранила меня. – Послушайте, – как-то задумчиво сказала она. – Вы, наверное, задумывались над тем, что составляет радость жизни человека? Как по-вашему, что? – Не знаю, – замялся я. – Очевидно, целый комплекс причин: любимая работа, семья, любовь… – Нет, – вздохнула она, перебивая меня, – все это не то. Знаете, что главное? – Ну-ка? Она подперла рукой курчавую голову и, чуть прищурившись, коротко сказала: – Свобода! Опять тоскливо залаяла в тайге лисица. Береста прогорала, в палатке стало темнее, и, как волны, заходили по брезенту странные красноватые отблески. – Ах, как она нужна вашей… прохожей, – нахмурив брови, тихо проговорила Ирина и вдруг, скрипнув зубами, стремительно схватила меня за плечи. Я наклонился и крепко поцеловал ее в теплые губы, чувствуя, как ускоряется стук моего сердца. 3 февраля. Не знаю, вернусь ли я когда-либо снова к дневнику. Думаю, что нет. Бессмысленно писать, незачем, не надо ничего записывать больше… Я познал весь кошмар, который окружает нас, как покойника саван. Я познал цену свободы. Вчерашнюю запись в дневнике я сделал в четыре часа ночи, когда, взволнованный, опустошенный, с радостным, но неспокойным сердцем, я оставил Ирину и вернулся к себе. Я не подозревал, что через 2–3 часа я постигну страшную правду. Вот моя последняя запись, без рассуждений, без комментариев. …Помню, что я уснул, тесно прижавшись к теплому телу Ирины. Было уютно, было детски-радостно и хорошо. Мне что-то снилось, тоже что-то светлое и хорошее. Проснувшись же, я ощутил прежде всего пустоту. Было темно. Я пошарил рукой и понял – со мной никого не было. Я вздрогнул: где же она? А на реке все плакала, все заливалась лисица. – Как она противно кричит… При первых же звуках знакомого голоса я был уже возле нее. – Почему ты не спишь? Она сидела в углу, у печки, в своей любимой позе – обняв колени и положив на них подбородок. Я кутал ее в бушлат, целовал ее волосы, лоб, глаза… – Ты плакала?.. Она прижалась ко мне щекой и тихо сказала: – Знаешь, мне так хорошо… И, помолчав, добавила: – Я хочу тебе рассказать, о том, что чувствует человек перед смертью… – Ах, оставь… – поморщился я. – В самом деле, это уже слишком. Лучше расскажи о себе, ведь я ничего о тебе не знаю. – Завтра. Обещаю. А перед смертью человек чувствует лишь сладкое замирание сердца перед великой тайной. И больше ничего. И – холод. Давай раздуем угли. |