Онлайн книга «У нас всегда будет Париж»
|
Ты закрываешь за собой раму и, пошатываясь, стоишь на подоконнике, а она ушла в дальний угол и прячет лицо. Надо бы что-нибудь сказать, но язык не слушается, и тут до тебя доносится ее плач. В конце концов она собирается с духом. – Полгода, – говорит она. – Шесть месяцев, как тебя нет. Когда ты ушел, я все время плакала. Никогда в жизни не лила столько слез. А теперь ты здесь, но этого не может быть. – И все же я здесь! – А зачем? Не понимаю, – говорит она. – Зачем ты пришел? – Случайно. Кругом такая темень, я замечтался – сам не знаю, как это вышло. В моих мечтах была ты; пришлось вернуться к тебе. Ноги сами принесли. – Тебе нельзя здесь оставаться. – До рассвета можно. Я тебя люблю, как прежде. – Не произноси таких слов. Нельзя. Мое место здесь, а твое – там, и мне сейчас страшно до одури. Прошло столько времени. То, что между нами было, над чем мы подшучивали, смеялись – это мне по-прежнему дорого, но… – Мне от своих мыслей никуда не деться, Ким. Все думаю, думаю. Пойми меня, умоляю. – Уж не жалости ли ты просишь? – Жалости? – Ты отворачиваешься. – Нет, жалеть меня не надо. Ким, выслушай. Я могу приходить каждый вечер, мы будем болтать, как раньше. Если ты согласна выслушать, я все объясню, чтобы у тебя не было сомнений. – Что толку? – говорит она. – Прошлого не вернешь. – Ким, всего лишь один вечерний час. Или полчаса, в любое время, когда скажешь. Пять минут. Чтобы только тебя повидать. Больше ничего – это все, о чем я прошу. Ты пытаешься взять ее за руку. Она отстраняется. Зажмурившись, она произносит только одно слово: – Боюсь. – Чего? – Меня всегда учили, что нужно опасаться. – Как раз таких случаев? – Да, наверное. – Но мне только поговорить. – Разговорами делу не поможешь. Озноб мало-помалу стихает, она смелеет и успокаивается. Садится на краешек кровати, и с ее молодых губ слетает надтреснутый, старческий голос: – Ну, если только… – Молчание. – Попробовать. Разве что на несколько минут, по вечерам, чтобы я к тебе привыкла и не страшилась. – Как скажешь. Не побоишься? – Постараюсь. – Она глубоко вздыхает. – Не бояться. Сейчас я к тебе выйду, только соберусь с духом. Жди у дома – хоть попрощаемся по-человечески. – Ким, помни одно. Я тебя люблю. Ты выпрыгиваешь из окна; за тобой опускается рама. В темноте подступают рыдания, но не от печали, а от какой-то потаенной горечи. По другой стороне улицы движется одинокий прохожий; ты его узнаешь – это он совсем недавно с тобой заговорил. Вид – не от мира сего, походка точь-в-точь как у тебя, он здесь чужой. Тут рядом с тобой возникает Ким. – Порядок, – говорит она. – Немного успокоилась. Кажется, даже не страшно. Бок о бок вы идете под лунным светом, как не раз бывало прежде. Она направляет тебя в кафе-мороженое, вы садитесь у стойки, заказываете пломбир. Ты разглядываешь свою порцию, украшенную фруктами и орехами, а сам думаешь: какое чудо, наконец-то сбылось. Берешь ложечку, кладешь чуть-чуть мороженого на язык, умолкаешь и чувствуешь, что лицо у тебя погасло. Откидываешься назад. – Вам плохо? – Бармен встревожился. – Что вы, все нормально. – Пломбир не понравился? – Нет, пломбир великолепный. – Вы хоть попробуйте, – говорит он. – Расхотелось. Отодвигая вазочку с мороженым, ты ощущаешь, как тебя захлестывает страшная пустота. – Не хочется. Ты сидишь очень прямо, глядя в никуда. Ну, как объяснить ей, что тебе не повернуться, что кусок не идет в горло? Как растолковать, что ты одеревенел, как бревно, скован в движениях и не ощущаешь вкуса? Оттолкнувшись от стойки, ты сползаешь со стула и ждешь, пока Ким оплачивает счет; потом распахиваешь дверь и выходишь в ночную темноту. – Ким… – Ничего страшного, – говорит она. Дорога ведет в парк. Она взяла тебя под руку, где-то очень далеко, и прикосновение такое легкое, что почти не чувствуется. Тротуар у тебя под ногами делается мягким. Ты передвигаешься как во сне – ни разу не споткнулся и не оступился. Ким говорит: – Хорошо-то как, правда? Сиренью пахнет. Ты втягиваешь носом воздух, но все понапрасну. В тревоге делаешь еще одну попытку, но сирени словно и не бывало. В темноте замаячили двое. Проплывают мимо, одаривают Ким улыбками. С расстояния в несколько шагов ты слышишь, как один из них говорит: – Откуда так воняет? «Подгнило что-то в датском королевстве». – И верно, откуда? – Не понимаю… – Нет! – кричит Ким и вдруг, под впечатлением от их разговора, бросается бежать. Ты успеваешь поймать ее за руку. Между вами завязывается молчаливая борьба. Она бьет тебя кулаком. Но ударов ты почти не чувствуешь. – Ким! – Ты срываешься на крик. – Прекрати. Тебе нечего бояться. – Отпусти! – кричит она в ответ. – Отпусти! – Не могу. Снова это «не могу». Она слабеет и обмякает, тихо плача рядом с тобой. От твоего прикосновения ее передергивает. Дрожа, ты привлекаешь ее к себе. – Не бросай меня, Ким. У меня большие планы. Мы будем путешествовать, где пожелаешь, – просто путешествовать. Ты послушай. Задумайся. Будем есть изысканные деликатесы, пить лучшие вина, гулять по красивейшим местам. Ким перебивает. Ты только видишь движение губ. Откидываешь голову назад. – Что-что? Она вынуждена повторить. – Громче, – просишь ты. – Не слышу. По движению губ видно: она что-то говорит, но до тебя не долетает ни звука. И тут, словно из-за стены, раздается чей-то голос: – Зря ты это. Чего добиваешься? Ты отпускаешь ее. – Я хотел увидеть свет, цветы, деревья – да что угодно. Хотел до тебя дотронуться, но, видит Бог, стоило мне положить на язык мороженое, как все исчезло. А теперь мне не сдвинуться с места. Даже твой голос, Ким, я почти не различаю. Вот подул ночной ветер, но я его не чувствую. – Постой, – говорит она. – Так не пойдет. Одного желания недостаточно. Если нет возможности разговаривать, слышать, осязать и даже пробовать на вкус, что же нам с тобой остается? |