Онлайн книга «Фаталист»
Раздевшись, Григорий Александрович лег, но долго не мог уснуть. В разбитое окно тянуло прохладным воздухом, слышно было, как плещутся у подножия крутого берега волны. Перед глазами все стояла бесформенная глыба с мокрой блестящей кожей, а в ушах продолжало звучать чавканье. Наконец, перед самым рассветом, Григория Александровича все-таки сморило. * * * Когда Печорин проснулся, то сразу увидел денщика, который, похоже, дожидался его пробуждения в большом нетерпении. Лицо его показалось Григорию Александровичу испуганным. – Плохо, ваше благородие! – сказал тот с ходу. – Что случилось? Денщик наклонился и перешел на шепот: – Здесь нечисто! Я прошелся сейчас утром по городу, встретил урядника, и он спросил, где мы остановились. Я ему сказал, а он и говорит: «Здесь, брат, люди недобрые!» Да и в самом деле, что это за слепой?! Ходит везде один: и на базар, за хлебом, и за водой. – Не появилась ли хозяйка? – спросил Печорин, садясь на лавке, служившей постелью. – Сегодня без вас пришла старуха и с ней дочь. – И где они сейчас? – Девица не знаю, а старуха сидит в своей хате. Одевшись, Григорий Александрович отправился в лачужку. Печь была жарко натоплена, и в ней варился обед, довольно роскошный для бедняков. Аппетитно пахло мясом. Старуха на все вопросы отвечала, что она глухая. Что было с ней делать? Печорин обратился к слепому, который сидел перед печью и подкладывал в огонь хворост. – Ну-ка, слепой чертенок, – сказал он, взяв мальчишку за ухо, – говори, куда ты ночью таскался с узлом, а? Что у тебя в нем было?! Мальчик вдруг заплакал, закричал, заохал: – Куда я ходил? Никуда не ходил! С каким таким узлом? Старуха на этот раз, несмотря на глухоту, услышала и стала ворчать: – Вот выдумывают, да еще на убогого! За что вы его? Что он вам сделал? Григорий Александрович слепого выпустил и вышел на улицу, но твердо решил докопаться до истины. Завернувшись в бурку, он сел у забора на камень, поглядывая вдаль. Перед ним тянулось взволнованное ночной бурей озеро, и однообразный шум его, подобный ропоту просыпающегося города, напомнил Печорину прежние годы, перенес его мысли на север, в холодную столицу. Предавшись воспоминаниям, он забылся. Так прошло около часа, а может, и больше. Вдруг что-то похожее на песню вывело его из ностальгического оцепенения. Григорий Александрович прислушался. И точно, это была песня. Ее тянул женский, свежий голосок, – но откуда? Напев казался старинным и был то печальным, то живым. Печорин узнал его. Он огляделся, но никого не увидел. Звуки словно падали с неба. Григорий Александрович поднял глаза: на крыше хаты стояла девушка в полосатом платье с распущенными косами, настоящая русалка. Защитив глаза ладонью от солнечных лучей, она всматривалась в даль, то смеясь и разговаривая с собой, то снова запевая песню. Григорий Александрович проследил за ее взглядом, но на озере ничего было не видать. Когда он обернулся, девушки уже не было. Вдруг она пробежала мимо него, напевая что-то другое, и, пощелкивая пальцами, поднялась к старухе в лачугу. Между женщинами начался спор. Старуха сердилась, девушка в ответ громко хохотала, но как-то неестественно. Печорин подумал, что она разыгрывает спектакль – возможно, специально для него, зная, что он их слышит. Вскоре девушка появилась из лачуги и вприпрыжку побежала через двор. Поравнявшись с Григорием Александровичем, она остановилась и пристально посмотрела ему в глаза, потом небрежно обернулась и тихо пошла к берегу. Этим дело, однако, не кончилось: целый день она вертелась около хаты, где остановился Печорин. Пенье и прыганье не прекращались ни на минуту. Как ни странно, на лице девушки не было никаких признаков безумия; напротив, ее взгляд с проницательностью задерживался на постояльце, а глаза были одарены какою-то магнетическою властью. Всякий раз они будто ждали вопроса, но, как только Григорий Александрович предпринимал попытку заговорить с девушкой, та убегала, коварно улыбаясь. Она была далеко не красавица, но в ней виднелась порода, которая по большей части заметна в поступи, в руках и ногах. Особенно, по мнению Печорина, много значил нос. Прямой, тонкий, не слишком длинный и не вздернутый нос в России встречается реже маленькой ножки. Такой нос Григорий Александрович именовал про себя «правильным». Певунье было, вероятно, не больше восемнадцати лет. Быстрые переходы от величайшего беспокойства к полной неподвижности, загадочные речи, прыжки, странные песни, необыкновенная гибкость ее стана, особенный наклон головы, длинные русые волосы, золотистый отлив слегка загорелой кожи на шее и плечах и особенно правильный нос – все это было обворожительно! Хотя в ее косвенных взглядах Григорий Александрович читал что-то дикое и подозрительное, хотя в ее улыбке была неопределенность, правильный нос свел Печорина с ума. А неуклюжие, но настойчивые попытки девушки привлечь его внимание были не только лестными, но и многообещающими. Вечером, остановив девушку в дверях, он завел с ней разговор: – Скажи-ка мне, красавица, что ты делала сегодня на кровле? – Смотрела, откуда ветер дует. – Зачем тебе? – Откуда ветер, оттуда и счастье. – Что ж ты, песней зазывала счастье? – Где поется, там и счастливится. Григорий Александрович прищурился. – А ну как напоешь себе горе? – Ну что ж? – беззаботно пожала плечами девушка. – Где не будет лучше, там будет хуже, а от худа до добра опять недалеко. – Кто же тебя выучил этой песне? Она странно улыбнулась. – Никто не выучил. Вздумается – запою. Кому надо услыхать, тот услышит, а кому не должно, тот не поймет. «Уж я-то теперь знаю, кому предназначаются твои песни!» – подумал Григорий Александрович, вспомнив черную тварь на озерном берегу. – А как тебя зовут? – спросил он. – Кто крестил, тот знает. – А кто крестил? – Почем я знаю? – Какая скрытная! А вот я кое-что про тебя узнал. Девушка не изменилась в лице и даже не шевельнула губами, как будто речь шла не о ней. – Знаю, что ты вчера ночью ходила на берег, – продолжил Печорин. – И что же? – А вот что, – и Григорий Александрович подробно пересказал девушке все, что видел ночью, думая смутить ее, но не тут-то было. Она расхохоталась: – Много видели, да мало знаете, так держите рот под замочком! |