Онлайн книга «Последняя из Стэнфилдов»
|
– Мне послышалось, что у вас малюсенькая комнатушка? – Зато мастерская у меня знаете какая просторная? Когда меня в чем-то упрекают, я умею делать выводы. После отъезда Мелани я кое-что перестроил. Да вы не бойтесь, может, я и медведь, но у меня не лесная берлога. – Я и не боюсь! – возмутилась я. – Разве что чуточку, – уступил Джордж-Харрисон. Мы остановились перед магазинчиком – бетонным кубиком на обочине, освещенном фонарем. Похоже, Джордж-Харрисон был здесь частым гостем: хозяин сначала крепко пожал ему руку, а потом помог погрузить в пикап коробку со снедью. Я страшно проголодалась, поэтому, выбирая еду, явно перестаралась. Пока я рыскала среди полок, хозяин поглядывал на меня с улыбкой. Представляю, за кого он меня принял! Была уже непроглядная ночь, когда мы съехали с шоссе на грунтовку. Берлога не берлога, но лесная чаща. Но тут пикап выехал на опушку. Луна осветила мастерскую, совсем не такую, какой я себе ее представляла. Надо отдать должное его «бывшей»: мастерская оказалась не просторной, а попросту огромной. Передо мной вырос гигантский ангар с широкими окнами в железных рамах, под высокой крутой крышей. Джордж-Харрисон достал из бардачка дистанционный пульт и нажал кнопку. Вся мастерская засветилась, ворота гаража поехали вверх. – Современно, да? – Он жестом предложил мне закатить пикап в гараж. Я уже думала, что сюрпризы кончились, но где там! Внутри ангара пряталось, оказывается, жилище Джорджа-Хариссона – симпатичное голубое шале на сваях, окруженное террасой, за перилами которой я увидел стол и два стула. – Раньше моя комната была на антресолях, – сказал он. – После ее ухода я разобрал антресоли и построил этот дом. – Говоря о «кое-какой перестройке», вы явно скромничали! – Согласен, я слишком размахнулся. Просто одно лето следовало за другим, а она все не возвращалась, вот я и не мог остановиться… – Это была ваша месть? – Типа того. Глупо, ведь она никогда этого не увидит. – Если бы стройка развернулась снаружи, у нее было бы больше возможностей. Нужно было послать ей фотографию. На вашем месте я бы обязательно это сделала. – Вы серьезно? – Хотите, могу сделать селфи на крыльце. Джордж-Харрисон расхохотался. – И все-таки как-то странно, – продолжала я. – Что странно? – Обычно дома строят не внутри ангаров, а снаружи. – Преимущество налицо: зимой, когда я выхожу из дому, мне не надо разгребать снег. – Как же вы выгуливаете собаку? – У меня нет собаки. – Допустим. Здорово вы забаррикадировались! – Вам нравится? – Что вы немного чокнутый? – Нет, мой дом! – И то и другое совсем неплохо. Он взял мою сумку и занес в шале. Потом накрыл стол на террасе. Звезд оттуда было не видно, зато тепло. В мастерской пахло древесной стружкой, я чувствовала себя на ничейной земле, на нейтральной полосе – приятное, оказывается, ощущение! Мы оба устали с дороги и быстро отправились спать. Джордж-Харрисон устроил меня в гостевой комнате. Обстановка там была строгая, но приятная, получше, чем в моей лондонской студии. Ну и дура эта Мелани! Как можно было назвать медведем человека с таким тонким вкусом? * * * Назавтра я самовольно уселась за руль, не оставив Джорджу-Харрисону выбора. Я напомнила ему, что в Балтиморе он не пускал меня за руль, а он заметил, что вообще-то это его пикап. Но возражать не стал и, похоже, развеселился. Мы ехали часа два, потом он указал мне на кованую ограду. Аллея, засыпанная гравием, привела нас к изящному строению на холме. В окрестном парке было безлюдно: слишком холодно, чтобы выводить обитателей пансионата на прогулку. – Далековато от Гайд-парка, – сказал он. – Вы уже бывали в Лондоне? – Нет, знаю его только по фильмам. Ну и в Балтиморе просмотрел в интернете кое-какие фотографии. – Неужели? Зачем? – Из любопытства. Я поставила пикап под кованым навесом, и мы вошли внутрь. * * * Я узнала женщину, сидевшую в большой гостиной. Она раздраженно наблюдала за тем, как соседка раскладывает пасьянс, словно давно ждала, когда та предложит к ней присоединиться. Ее кожа покрылась морщинками, но глаза сверкали в точности как на фотографии из кафе «Сейлорс». Встреча с Мэй сильно меня разволновала: я оказалась к ней не готова. Мэй любила мою мать, моя мать любила ее. Она столько о ней знала! Умерший старик как сгоревшая библиотека, как выразился один африканский поэт. Мне хотелось прочитать все книги, которые она хранила, пусть и сама о них позабыла. – Ты приехал со своей подругой! Рада, что вы помирились! – воскликнула она, приподнимаясь с места. – Я знала, что ваша размолвка – это ненадолго. Не припомню уже, что послужило ее причиной, наверняка какой-то пустяк. Судя по виду Джорджа-Харрисона, он готов был провалиться сквозь землю от смущения. Я немного подождала, прежде чем прийти ему на выручку, и протянула руку Мэй. Но она заключила меня в объятия и прижалась щекой к моей щеке. – Надо же, а раньше ты меня целовала! Я же не виновата в том, что мой сынок вел себя с тобой по-свински. Ее объятие были крепкими, кожа нежной. От нее пахло амброй, и я тут же узнала этот восточный аромат: такие же духи были у моей мамы. – Это «Джики»? – спросила я ее. – Раз знаешь, зачем спрашиваешь? И она отвернулась от меня. Теперь ее внимание было приковано к сыну. Я решила оставить их вдвоем и сказала, что пройдусь по парку. – Если решила тайком покурить, то гляди в оба, а то отнимут сигареты. Думаешь, ради твоего здоровья? Нет, сами потом выкурят! Ну, как дела в школе? – обратилась она к сыну. – Сделал уроки? Я вышла пройтись, но холод был собачий, к тому же я не курю. Пришлось вернуться и сесть за стол рядом с читающим стариком. Видимо, чтение его сильно забавляло: он то и дело принимался смеяться. Потом я заметила, что он не переворачивает страницы, и вся похолодела. Даже снаружи мне было не так холодно, как здесь. Я отвернулась и стала наблюдать за Мэй и Джорджем-Харрисоном. Судя по всему, они о чем-то спорили. Вряд ли это был осмысленный спор. На самом деле я не просто наблюдала за Джорджем-Харрисоном: я им любовалась. В его жестах было столько любви и терпения, он так внимательно слушал мать, что я даже подумала, что согласилась бы потерять память, если бы знала, что меня будут так любить. Мой сосед-читатель захохотал во все горло, потом его хохот перешел в приступ кашля. Он побагровел, как перезревший плод, весь напрягся, захрипел и сполз на пол. |