Онлайн книга «Сон над бездной»
|
Новый вопль. Тишина. Они выскочили в коридор. Тусклый свет вполнакала. Экономия электричества – европейский стиль. – Кто кричал? Где?! – Тихо, – Кравченко прислушался. А затем ринулся в сторону шагаринских апартаментов. Мещерский побежал за ним, боясь отстать. Коридор, двери, двери. Двери спальни Петра Петровича Шагарина – и здесь свет вполнакала непогашенной настольной лампы. Роскошной лампы от Дольче-Габанна. – Его нет в спальне! – крикнул Кравченко. Внезапно Мещерскому почудилось… Глухие удары. Словно где-то кто-то бьется в каменную стену. Стучит… Нет, это кровь стучит в висках, это сердце… Живое, зашедшееся страхом и болью… И тут снова дикий вопль. И следом крик из-за двери соседней спальни Елены Андреевны: – Что? Что опять?! Она – на пороге в ночной рубашке. Бретельки сползли с плеча. – Вадим, Сережа! Кто это так жутко кричит? – Где ваш муж? – рявкнул Кравченко. – У себя. А что… его нет? – Вадик, это не здесь, это где-то там, – Мещерский махнул рукой, куда бежать на крик в этом замковом лабиринте? И новый вопль, сорвавшийся на истошный поросячий визг. – Это Злата кричит! Скорей! – Кравченко увлек Мещерского за собой. Но кричала не Злата. Они столкнулись с ней в гостиной, вскочившая с постели, она была белее мела. – Это там… Я проснулась от крика… Это где-то там, я не знаю, я смертельно боюсь, – она бормотала бессвязно, потом судорожно перекрестилась. – Где там?! – Там… у нее. «В том крыле комната Маши Шерлинг», – пронеслось в голове у Мещерского. И в следующую секунду сам он уже несся следом за Кравченко. Поворот коридора. Лестница. Тьма, тьма кромешная… – Свет не зажигается! – Вадик, а вот фонарь! Когда Кравченко схватил джинсы с кресла, Мещерский точно сомнамбула ухватил фонарик. Тот самый. Чисто механически все последнее время он совал его под подушку. Как талисман. Пятнышко света уперлось в дубовую дверь. – Вот здесь! – Кравченко что есть силы ударил по двери ногой, ожидая, что она заперта изнутри. Дверь распахнулась, и он едва не рухнул, потеряв равновесие. Кружок света дернулся и… В короткую долю секунды они увидели на кровати… обнаженное женское тело, распятое на смятых, сбитых окровавленных простынях, а на нем словно какой-то бесформенный шевелящийся белый нарост. Свет фонаря вырвал из темноты складки ткани – белесой, как саван, и… От неожиданности Мещерский вскрикнул – из-под белесого капюшона на них глянуло нечто – черное как уголь, источенное белой гнойной сыпью, красноглазое, с торчащими совершенно фантастического вида клыками. Хриплый крик ярости и какое-то тяжелое железо ударилось о притолоку рядом с ними. Нечто выпустило свою добычу, спрыгнуло на пол и метнулось к открытому окну. – Держи его! Уйдет! Окно выходит на галерею! Послышался стон, они бросились к кровати. – Она жива! Ее кто-то привязал. – Кравченко пытался разорвать веревку, которой руки и ноги Маши Шерлинг были намертво прикручены к спинке и ножкам кровати. Тут в комнату ввалились Лесюк – в одном белье, Елена Андреевна, две горничные. – Что это было?!! – Где ее отец? – крикнул Мещерский. – Где Шерлинг? Вы его видели? – Вон оно! Я его вижу! Господи боже мой, это не сон, я его правда вижу! – донесся с галереи истошный вопль Златы. Кравченко вскочил на подоконник. Что-то привлекло его внимание – белый лоскут, зацепившийся за шпингалет… – Где она? Где эта тварь? Злата визжала, тыча пальцем в темноту. Рядом с ней стоял Гиз – не похожий сам на себя, растерянный. – Я тоже видел что-то вон там, у дозорной башни. Что-то странное, – он указывал на двор. – Он… оно было там… и пропало… наверное, снова ушло в подвал! – Он же закрыт на замок! – Кравченко бросился к лестнице. Мещерский догнал его только на середине двора. – Маша веревкой бельевой прикручена, – сообщил он на бегу. – Живая она, у нее только небольшая рана на голове, поэтому и кровь… А знаешь, чем в нас швырнули? Каминным совком для углей. Я об него споткнулся, когда за тобой бежал… Совок как палица боевая – тяжелый… Вадик, я думал… Черт, про вампиров-вурдалаков разная хреновина в голову полезла… А у нее, у Маши, никаких ран нигде, кроме ссадины… Он… оно не кровь из нее сосало, оно… Черт, оно, кажется, пыталось ее изнасиловать! Перед ними в стене была та самая дверь. – Нет замка, – Кравченко рывком распахнул ее. Как и в тот, первый раз она подалась легко. Кравченко нащупал выключатель – свет вспыхнул, осветив помещение, которое они уже видели, – пустое, пахнущее сыростью, ремонтом и известкой. – Та, другая дверь… смотри, тоже открыта, – шепотом (отчего-то здесь не хотелось разговаривать громко) сказал Мещерский. Они спустились, подошли к той двери. Низкий кирпичный свод, покатый, выложенный камнем спуск куда-то вниз, вниз под землю, под стены Нивецкого замка. – Свети! – приказал Кравченко, и они двинулись по узкому сырому проходу. Вроде бы единственным звуком были их шаги, но… – Подожди? Слышишь? – Кравченко остановился. – Вон там впереди. Узкая каменная кишка неожиданно раздвоилась – в каменную толщу ввинчивались уже два хода. Свет фонарика скользил по стенам. В них и справа, и слева попадались неглубокие ниши. Кирпич везде был однородный. Примерно на уровне среднего человеческого роста через равные промежутки в кирпичную кладку были вделаны ржавые скобы. «Это, наверное, для смоляных факелов», – решил Мещерский. Держаться-то он старался рядом с Кравченко, храбрился изо всех сил, но… Как было справиться с богатым разгулявшимся воображением? От скоб для факелов – метки древности – мысли тут же перекинулись к таинственным нишам. Возможно, замурованным каменным карцерам-колодцам. То в одной, то в другой уже мерещился скелет, прикованный за костяшки чугунными кандалами. И вот уже из темноты хищно оскалился и подмигнул чей-то пожелтевший череп. А потом целое кладбище скелетов в обрывках истлевшей немецкой формы, в пилотках с оуновскими трезубцами. Все, что осталось от некогда грозного лесного отряда Вайды Марковца… Ход снова раздвоился – в правом его отростке воздух был затхлым, и, посветив фонарем, они увидели, что это тупик. В левом дышалось легче, но пол снова пошел под уклон, ход уводил глубже под землю. – Так нельзя, мы так заблудимся, – волновался Мещерский. – Надо хотя бы мелом отмечать. |