Онлайн книга «Иван Молодой. Власть полынная»
- Все руку Москвы держишь, посадник? Иван Лукинич даже шарахнулся в сторону, глаза открыл, прошептал: - Окстись, Марфа! - Головой повертел. - Почудится же такое!.. И посеменил в свои хоромы. Он пришел к Ивану Лукиничу, когда тот его не ожидал. Прежде Пимен к нему не захаживал, а тут на тебе, явился. К чему бы? В горницу вступил, на высокий посох опираясь, рясу дорогую поправил и, не снимая клобук, присел к столу. Иван Лукинич не спросил, зачем владычный ключник пожаловал, ждал, что сам скажет. Тот долго молчал, большой нагрудный крест теребил. Неожиданно Иван Лукинич обратил внимание на руки Пимена - они дрожали. Да и сам он осунулся, нет той прежней величавости, когда во владыки новгородские метил. Наконец Пимен сказал: - От былого величия новгородского следа не осталось. Куда подевалось? А ведь был Господин Великий Новгород! Иван Лукинич разговор не поддержал, а Пимен свое: - Ты был посадником, боярин, аль у тебя душа не болит? - Болит не болит, святитель, но помнить должен, все в руце Божией. - Воистину! Надобно Бога молить и вины наши замаливать, тогда Господь помилует нас. - Что можешь ты предложить? - Виделся я с Богданом Есиповым и Лукой Федоровым, все бояре намерены бить челом великому князю Казимиру, чтоб он Новгород на себя взял. Иван Лукинич прищурил один глаз: - Святитель, а не ты ли непотребное говаривал о многих боярах великому князю Ивану? Пимен дернулся, искривил рот: - Ужели ты, бывший посадник, забыл, что и владыку Феофила в Чудов монастырь увезли и там в монахи постригли? - Мне ли то забыть! - Намедни повстречал Офанаса Остафьевича, он говорит: «Шлите к Казимиру верного человека, он его примет и услышит наши стенания». - А не он ли, Офанас, первым присягнул Ивану Третьему? - Под угрозой ту присягу принимали, и он, и я, и ты, Иван Лукинич. Весь Новгород. На казни нагляделись новгородцы, казнями сыты. Эвон, Марфу Исааковну всех владений лишили, все Поморье великие князья московские на себя взяли. А сколько она билась, добро наживала? Иван Лукинич поддакнул: - Не жалела себя Марфа, нам ли того не знать. Первой сына не пощадила, на войну с Москвой благословила, на смерть послала. - А кто повинен, что владычный полк против Москвы меч не обнажил? Владыка Феофил! За то и наказание понес. - Ты, Пимен, хорошо говоришь, но я не стану созывать бояр, чтоб сообща думать, как дальше жить. - Я, Иван Лукинич, сам их оповещу. Но ты непременно приди. К голосу твоему бояре прислушиваются… В один из воскресных дней Иван Третий призвал к себе сына и голосом, не терпящим возражения, сказал: - Сыне, Иван, знаю, в какой раз тебя от дома отлучаю, но на то ты и великий князь. Ты и на Север ездил, и в Новгород, и в походе на Казань в стороне не остался, а ноне час настал в Тверь отправиться. С дядькой твоим, князем Михайлой, полюбовно уговориться, чтоб он на Москву не замахивался. Ужели крови взалкал? - Добро, отец. Но почто ты так на князя Михаилу ожесточился? Иван Третий встрепенулся, настороженно посмотрел на сына: - Зачем говорить такое посмел? Я ведь его добром прошу не поступать наперекор Москве. Пора ему не о своем печься, об общем заботиться. А он ровно курица-наседка кудахчет вокруг выводка да еще норовит чужое зернышко ухватить. - Не мыслит князь Михайло такого. - Не перечь! - прикрикнул великий князь. - В тебе ноне ретивое взыграло. Кровь тверская выплеснулась. - Не перечу я, отец, к справедливости взываю. Ужели князь Михайло станет оспаривать наше великое княжение, против Москвы слово молвит? Ты, государь, это знаешь. - Может, может, - насупился Иван Третий. - Ты вот поедешь к нему и убедишься, как он тебя обхаживать начнет. Не поддавайся на его искушение. Он станет матерью твоей тебя смущать. Она, праведница, хоть и тверичанкой была, но за Москву радела. Голубица наша, всегда чую ее рядом с собой. Никого я так не любил, как Марью. Все, что ноне имею, преходяще. А она весь белый свет затмила. Опутала она меня, приворожила да и ушла из жизни… Иван Молодой подошел к сидевшему на лавке отцу, положил руку ему на плечо. Тот сидел, чуть сгорбившись. Домашний кафтан обхватывал его широкую крепкую спину. - Когда выезжать? - В конце месяца. Побудь еще с Еленой. Как она? - Все ладно, отец. Дмитрий на тебя смахивает. Усмехнулся Иван Третий: - Так ли уж? Разум ему бы мой. - Скоро ходить начнет. Ручки цепкие. - Наша порода. Рюриковичи всегда к власти цепки. - У него и молдавская кровь добрая. Эвон, деда его Стефана сколь турки ни гнули, ан не на того насели. - Стефан-господарь огнем пытанный. То не только султан познал, вся Европа признала… Так ты, сыне, уразумел, что ноне в Твери ты Москву представляешь? И не у своего дядьки Михаилы в гостях, а посол. Посол, слышишь? Какие бы слезы Михайло тебе на грудь ни ронял, не разжалобись. Поднялся государь. Бороду в кулаке зажал, на сына глаза уставил. - Понимаю, нелегкую ношу на тебя возлагаю, но знай, ты великий князь и без единения всех княжеств Москве не быть великой. - Чуть повременил. - Коли не возражаешь, на днях я внука Дмитрия проведаю. У ступеней митрополичьих хором уже с утра толпилась кучка любопытных прихожан. Отстояв заутреню, митрополит Геронтий с архиепископами и другими церковными служителями удалились в покои, чтобы избрать новгородского архиепископа. Топчутся московские бабенки, переговариваются: - Уж кого назовут-то? - Поди, Варсонофия! - К чему бы? Бабенкам московским не к надобности гадать, кого пошлют владыкой в Новгород, однако страсть как интересно. Вышел митрополичий служака, только руками развел и направился к храму Успения Богородицы. И снова зашептались: - Долго сидят. - Пока удумают, это вам не блины печь! - Новгородцам надобно могучего владыку, под стать Илье Муромцу, сам-то город во какой! - Наша-то Москва не таким рога ломала. - Тихо, выходит! На крыльце появился владычный секретарь и в мертвой тишине произнес: - Отец Сергий! И враз зашептали: - Сергий! - Это какой же? Разошлась толпа, из Кремля разбрелась по московским улочкам. А не прошло и часа, как с узелком и посохом, одетый в бедный иноческий наряд, вышел из хором митрополита новый архиепископ новгородский Сергий, умостился в повозке на охапке сена, и монах-возчик тронул мохнатую, вислобрюхую лошаденку. Она потрусила рысцой из Кремля, из Москвы, направляясь на Новгородскую дорогу. |