Онлайн книга «Закрой дверь за совой»
|
Макар и Бабкин переглянулись. – Конечно, мало ли кто читал книгу Одинцовой, – извиняющимся тоном сказала Маша. – Но просто удивительное совпадение. Сонливость Илюшина как ветром сдуло. – Ты можешь найти ее, эту книгу? А еще лучше саму сцену. Пять минут спустя загудел принтер, выбрасывая один лист за другим. – Вот, держи. – Маша протянула ему распечатку. – В конце первой страницы и в начале второй. Все трое склонились над текстом. – Черт. Как с нашего дела списывали! – Бабкин выпрямился и посмотрел на друга. – Макар, я тебе скажу, с кем мы имеем дело. – С кем? – С сумасшедшим поклонником Одинцовой, решившим отомстить ее обидчику. – Очень похоже… Не сама же она его похитила. – Точно тебе говорю! – горячился Сергей. – Это с тобой она была сдержана. А кому-то из близких выложила в красках, как было дело. «Он отказался со мной разговаривать! Он забыл мое имя!» О! Идея! А вдруг Гройс начал к ней приставать? – Ему за семьдесят! – сказала Маша. – Ей к пятидесяти! – напомнил Илюшин. Оба возмущенно посмотрели друг на друга. – Пятьдесят – это расцвет зрелой женственности! – А семьдесят – это вторые пятьдесят! – Не отвлекайтесь, – попросил Сергей. – Свои отношения с возрастом будете выяснять потом. Но слушайте, тогда все складывается! Одинцова уходит от Гройса расстроенная и оскорбленная. Встречается с читателем – или, допустим, с друзьями. Рассказывает им про мерзкого старикашку. – И что дальше? – насмешливо спросил Илюшин. – Ее поклонник резво спрыгивает с ума и решает отомстить? И для этого похищает бедного больного старца? – В твоем пересказе это выглядит как-то менее убедительно, – пробормотал Сергей. – В любом случае – собираемся. – Куда? – Как куда? К Одинцовой. Надо расспросить ее, кому она говорила о встрече с Гройсом. Стрела получилась отличная. Возможно, кто-то назвал бы ее аляповатой – с этими серебряными полосками, поблескивающими на солнце, с пучком крошечных белых перьев и тремя грязно-бурыми. Но сам Гройс остался очень доволен. Он боялся, что Ирма вздумает поменять белье, но опасения были напрасны. Когда утром она вошла к нему в комнату с зеркалом и бритвенным станком, старик понял, что сегодня все закончится. – Раньше приговоренным к смерти обязательно давали побриться, – сказал он, с усмешкой глядя на нее. – Возвращаем традицию? И подмигнул, давая понять, что не всерьез. Все-таки она прекрасно владела собой. Он ожидал метнувшегося в сторону взгляда, румянца, смущения – хоть какого-нибудь признака, что удар достиг цели. Но Ирма сложила губы в недовольную скобочку: – Я просто не могу больше выносить вашей неряшливости. Вы видели себя со стороны? – Откуда! Вы же не даете мне зеркала. – Так полюбуйтесь. Гройс взглянул на свое отражение и вздрогнул. Сколько он здесь? Неделю? Чуть больше? Эти дни смыли с его лица наносное благообразие и смирение, обнажив жесткое волевое лицо с саркастическим изломом губ. Щетина придавала ему сходство с измученным хищным зверем. «Хорек в капкане». Ирма протянула ему помазок и поставила рядом мыло. Гройс неторопливо брился, пока она сидела рядом. Лезвие скользило по коже, и он испытывал почти забытое чувство удовольствия от того, как чисто и ровно оно бреет. Как будто он много лет не испытывал этого ощущения! Он промокнул остатки крема влажным полотенцем и спросил про одеколон. – Одеколона нет. Могу предложить увлажняющий крем. – Черт с вами, тащите, – согласился Гройс. Похлопал себя по щекам, принюхался к ладоням – не завоняет ли земляникой? Но пахло приятно, какой-то свежей травкой и, почти неуловимо, детским мылом. – Вы прекрасно выглядите, Михаил Степанович! – искренне сказала Ирма. Кажется, она была чем-то очень довольна. – Только благодаря вам, – галантно поклонился Гройс. Как только за ней закрылась дверь, он вытащил из-под одеяла бумажную трубку. За ночь клейстер отвердел. Трубка лежала в его руках – длинная, легкая как бамбук, и по ней бежали буквы. Из этих букв складывались слова, из слов – история о том, как искалеченный писатель пытался сбежать от психопатки Энни Уилкс. «Прекрасная рифма, просто прекрасная!» – одобрил Гройс. Давай, товарищ Кинг, не подведи. Стрела блеснула в его руках. Гройс оценил комизм положения и хмыкнул. Не каждый старикан смастерил бы из подручных материалов такую штуковину! Он перехватил трубу поудобнее, и с лица его исчезло всякое подобие ухмылки. Один шанс. У него только один шанс. Что-то случилось за ночь с окном. Оно сжалось, оно стянуло проклятые рамы и дало усадку. Светлый прямоугольник форточки показался ему в пять раз меньше, чем накануне. Гройс покрутил хрустнувшей шеей. Несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, проверяя работу легких. Даже спортсменам на олимпиаде дают две попытки! А у него всего одна. Нечестно. Он ведь теряет больше чем спортсмен. И выигрывает больше. Гройс выкинул из головы все посторонние мысли. Во всем свете остались только открытая форточка, за которой трепетала, билась, шумела жизнь, и серебряная стрела, покрытая фольгой. Он умирает, он уже почти умер. Если есть вещь, способная проложить путь отсюда – туда, из смерти к жизни, то это ветка фикуса, обвязанная нелепым пучком перьев. Удивительно, от каких дурацких предметов подчас зависит наше существование. Старик вложил стрелу в трубку, поднял ее, прицелился – и дунул. Она пролетела в нижем углу форточки, едва не чиркнув по раме. – Пожарил я, дружище, все что мог, – тихо сказал Гройс. – Гони уже твою рыбу. Выстрел его был исключительно удачен. Старик не мог об этом знать, но стрела перелетела полосу ярко-золотой календулы, которую выращивала Ирма, преодолела два метра травы и упала на дорогу, воткнувшись в плотный песок. Трепетали перышки, играли блики на фольге. Стрела была заметна издалека. Компания мальчишек сидела на ступеньках перед магазином, ожидая, пока привезут хлеб. – Эй! Может, в тупичок сгоняем! – Младший из мальчиков проверил цепь и деловито поправил катафотку. – Да ну! Там пес придурошный. – Так он в доме! – Все равно… Лучше до озера! – До озера меня бабка не пускает, – помрачнел первый. – А в тупике чего интересного? |