Онлайн книга «Книга Балтиморов»
|
Жила она с хоккеистом Кевином Лежандром, выходцем из Канады, который в этот момент как раз возник у нее за спиной. – Вы нашли Дюка! Мы его со вчерашнего дня ищем! Алекс так волновалась. Спасибо вам! Он протянул мне руку. Я увидел, как вздулся его бицепс, когда он сдавил мне пальцы. Кевина я знал только по таблоидам, наперебой обсуждавшим его отношения с Александрой. Он был вызывающе красив, еще лучше, чем на фотографиях. На миг он с любопытством вгляделся в мое лицо и спросил: – Я вас где-то видел, нет? – Меня зовут Маркус. Маркус Гольдман. – Писатель, верно? – Он самый. – Читал вашу последнюю книжку. Александра посоветовала, ей очень нравится то, что вы пишете. Происходило что-то невероятное. Я снова встретил Александру, в доме ее жениха. Кевин ничего не понял и предложил мне у них поужинать; я охотно согласился. Мы пожарили громадные стейки на гигантском барбекю, стоявшем на террасе. За последними переменами в карьере Кевина я не уследил: думал, он по-прежнему защитник “Нэшвилл Предаторз”, а оказывается, за время летних трансферов его продали во “Флорида Пантерз”. Дом принадлежал ему. Он теперь жил в Бока-Ратоне, а Александра в перерыве между записями нового альбома приехала с ним повидаться. Только под конец ужина Кевин наконец догадался, что мы с Александрой хорошо знакомы. – Ты из Нью-Йорка? – спросил он. – Да. Живу я там. – А что тебя привело во Флориду? – Я привык сюда заезжать в последние годы. У меня дядя жил в Коконат-Гроув, я его часто навещал. Недавно купил дом в Бока-Ратоне, неподалеку отсюда. Хотелось найти спокойное место, чтобы писать. – Как поживает твой дядя? – спросила Александра. – Не знала, что он уехал из Балтимора. Я уклонился от ответа и сказал только: – Он уехал из Балтимора после Драмы. Кевин, сам того не заметив, наставил на нас вилку: – Мне кажется, или вы в самом деле знакомы? – Я несколько лет жила в Балтиморе, – отозвалась Александра. – И моя родня тоже жила в Балтиморе, – подхватил я. – Как раз дядя с женой и мои двоюродные братья. Они жили в одном районе с семьей Александры. Александра почла за лучшее не развивать эту тему, и мы заговорили о другом. После ужина она предложила отвезти меня домой, раз я пришел пешком. В машине, наедине с ней, я ясно ощутил повисшее в воздухе напряжение. И в конце концов произнес: – С ума сойти, надо же было твоему псу забежать ко мне… – Он часто убегает. Мне некстати пришло в голову пошутить: – Наверно, ему не нравится Кевин. – Не начинай, Маркус, – жестко отрезала она. – Не надо так, Алекс… – Как – так? – Ты прекрасно знаешь, о чем я. Она резко затормозила посреди дороги и посмотрела мне прямо в глаза: – Почему ты так со мной поступил, Маркус? Я с трудом выдержал ее взгляд. – Ты меня бросил! – Прости. У меня были причины. – Причины? Не было у тебя никаких причин все угрохать! – Александра, но они… Они умерли! – И что? Я, что ли, виновата? – Нет, – ответил я. – Прости. Прости за все. Повисло гнетущее молчание. После я лишь подсказывал ей дорогу к дому. Когда мы приехали, она сказала: – Спасибо за Дюка. – Я бы с радостью повидал тебя снова. – По-моему, лучше оставить все как есть. Не приходи больше, Маркус. – К Кевину? – В мою жизнь. Не приходи больше в мою жизнь, пожалуйста. Она уехала. Домой не хотелось совсем. Ключи от моей машины лежали в кармане, и я решил прокатиться. Свернул на Майами, недолго думая, проехал город насквозь, к тихому району Коконат-Гроув, и припарковался у дядиного дома. Погода стояла теплая, я вышел из машины и, прислонившись к капоту, долго смотрел на дом. Мне казалось, что дядя здесь, что я ощущаю его присутствие. Мне хотелось увидеть его снова, а для этого был лишь один способ. Написать о нем. * * * Сол Гольдман был братом моего отца. До Драмы, до событий, о которых я собираюсь вам рассказать, он был, по словам моих дедушки и бабушки, “очень большой человек”. Возглавлял одно из крупнейших адвокатских бюро в Балтиморе и благодаря своему опыту вел самые громкие дела по всему Мэриленду. Дело Доминика Пернелла – это он. Дело “Город Балтимор против Морриса” – тоже он. Дело о незаконных сделках “Санридж” – тоже он. В Балтиморе его знали все. О нем писали в газетах, его показывали по телевизору, и я помню, какое впечатление на меня это в свое время производило. Женился он на своей юношеской любви, на той, что стала для меня тетей Анитой, самой красивой женщиной и самой ласковой матерью, на мой тогдашний детский взгляд. Она была ведущим врачом-онкологом в знаменитой местной клинике, госпитале Джона Хопкинса. С их чудесным сыном Гиллелем, добрым и необычайно умным мальчиком, почти моим ровесником, мы относились друг к другу как братья. С ними я провел лучшие дни своей юности, и еще долго при одном упоминании их имени преисполнялся живейшей гордости и счастья. Тогда они казались мне лучше всех семей, лучше всех людей, каких я только встречал: самые счастливые, самые удачливые, самые целеустремленные, самые уважаемые. Долгие годы жизнь подтверждала мою правоту. Они были другой породы. Меня завораживала легкость, с какой они шли по жизни, ослепляло их сияние, покорял их достаток. Я восхищался их манерой держаться, их вещами, их положением в обществе. Их громадным домом, их шикарными машинами, их летней виллой в Хэмптонах [1], их квартирой в Майами, тем, что каждый год в марте они ездят кататься на лыжах в Уистлер, в Британскую Колумбию. Их простотой, их счастьем. Их радушным отношением ко мне. Их великолепным превосходством, за которое их нельзя было не любить. Они не внушали зависти – несравненным не завидуют. Любимчики богов. Я долго верил, что с ними никогда ничего не случится. Я долго верил, что они будут жить вечно. 2 Назавтра после своей нечаянной встречи с Александрой я целый день просидел взаперти в кабинете. Разве что на рассвете, по холодку, вышел пробежаться вдоль озера. Мне пришло в голову записать основные вехи истории Гольдманов-из-Балтимора, хоть я пока и не знал, что буду со своими заметками делать. Для начала нарисовал генеалогическое древо нашего рода, потом понял, что оно требует некоторых пояснений, особенно по части родителей Вуди. Древо быстро превратилось в целый лес комментариев на полях, и я решил для ясности переписать его на карточки. Передо мной лежала фотография, которую два года назад обнаружил дядя Сол. На фото был я, семнадцатью годами младше, а вокруг – трое самых моих любимых людей: обожаемые кузены, Гиллель и Вуди, и Александра. Она послала снимок каждому из нас, написав на обороте: |