Книга Белое безмолвие, страница 76 – Сара Лотц

– Да? С кем я говорю?

Я представился. Последовало несколько секунд напряженного молчания, потом прозвучало:

– Чего вы хотите?

– Хочу приехать, чтобы увидеться с вами.

– Когда?

– Когда вам будет удобно, сэр. Я понимаю, как это для вас тяжело.

Эд по-прежнему стоял возле витрины с лазаньей. Мимо него толкали свои тележки ни о чем не подозревающие покупатели.

– Следующая среда, в десять тридцать. – Он повесил трубку.

Пять дней тянулись невыносимо долго; я почти не спал, а мои попытки убить время, – в основном напиваясь и раскладывая пасьянс «Паук-солитер», – не снимали нервозность, связанную с предстоящей встречей с отцом Марка лицом к лицу.

Наконец наступила среда. Я арендовал машину с GPS и отправился в путь. Эда уже несколько дней не было; не появился он и сейчас на переднем сиденье, хотя он редко оставлял меня в покое, когда я куда-то ехал.

Джульет назвала дом семьи Грэхема «разваливающимся» и была по-своему права. Ветхий особняк нагло примостился на краю новостройки – одного из кварталов с поспешно возведенными одинаковыми домами, – окруженный полумесяцем «элегантных загородных домов» из оранжевого кирпича.

Приехав на десять минут раньше, я остановился перед воротами и съел два батончика «Кит-кэт», после чего аккуратно сложил обе обертки вместе, чтобы выбросить их одновременно и чтобы они не чувствовали себя одиноко.

«Поторопись, пожалуйста, уже пора», – сказал я себе.

Подъездная дорожка, покрытая нестриженной травой и опавшими листьями, вела во внутренний двор, расположенный перед мрачным каменным зданием в форме буквы L. Фасад дома зарос мохом цвета кожи мертвеца, за стеклами окон со свинцовыми переплетами, казалось, вот-вот появится бледное привидение, а окружающие лужайки изобиловали проплешинами. В дальнем углу участка располагалась дряхлая беседка и ржавые качели. Тело мое покрылось гусиной кожей – я уже видел всё это раньше, как фон фотографии, которую Марк показывал мне тысячу лет назад, когда мы с ним были в ПБЛ.

Стук захлопнувшейся дверцы машины прозвучал оглушительно громко, и я сам вздрогнул от этого. Здесь было тихо, даже, пожалуй, слишком тихо, как будто дом окружало невидимое силовое поле, поглощавшее звуки окружающей суеты и шум оживленной трассы категории «А», проходившей неподалеку. Я уже направился к дверям парадного входа – уродливой деревянной конструкции, обитой черным железом, – когда открылась боковая дверь поменьше и оттуда торопливо вышел плотный седовласый мужчина в мешковатом коричневом кардигане и брюках, заправленных в зеленые ботинки.

– Сюда, пожалуйста.

– Мистер Майклс?

– Да. Сюда.

Он оказался намного ниже ростом, старше и толще, чем я ожидал. Нетерпеливо махнув мне рукой, он провел меня через мрачную прихожую, где воняло мокрой псиной, в похожую на пещеру кухню, где почти всё пространство занимал стол, покрытый неряшливой клеенкой. Рядом с ворчливо урчащей дровяной печкой стояло приземистое кресло, на спинке которого висела потертая рубашка. На ржавой микроволновке шатко примостился древний телевизор с усиками антенны наверху. Старый пес, источник запаха, громко пукнул и без всякого интереса взглянул на меня ярко-красным глазом из своей корзины. Эта комната была воплощением такого одиночества, какого я еще в жизни не встречал. Включая и свое собственное.

Он указал на стол.

– Садитесь.

– Спасибо. И отдельное спасибо за то, что согласились встретиться со мной.

– Чай, кофе?

– Кофе, если можно, спасибо.

Руки у Грэхема были грязные, пальцы – отекшие и опухшие, как толстые сосиски. Он засуетился с дешевым пластиковым электрочайником и банкой какого-то безродного растворимого кофе.

– Потрясающий дом, – заметил я.

– Я не могу его протопить. Застройщики собираются его выкупить.

Когда он ставил передо мной сахарницу, покрытую налетом грязи, я заметил, что руки у него дрожат – от горя, нервов, злости или болезни Паркинсона. Он сел напротив меня. Я безуспешно пытался уловить в нем какое-то сходство с Марком либо связать его образ с тем учтивым персонажем Джереми Айронса ^[91], которого он напоминал на снимках в сети.

– Что вам нужно?

– Я… я хотел выразить вам свои соболезнования в связи со смертью Марка.

– Вы несколько опоздали с этим, вы не находите?

– Да, нахожу. Мне жаль, что я не встретился с вами раньше. У меня были свои проблемы.

Он с высокомерной пренебрежительностью отмахнулся и пригубил свой кофе.

– Его смерть была легкой или нет?

– Он… Я точно этого не знаю. Меня там не было… ну, в самом конце. Вы понимаете.

– Но у вас же должны быть какие-то свои соображения, свое представление.

– Сэр, не думаю, что вам действительно стоит это знать…

– Не рассказывайте мне, что мне стоит знать, а что нет, грязный мерзавец! – Он с размаху врезал кулаком по столу, отчего мой кофе пролился на клеенку. – Он был моим сыном. – Старый пес с большим трудом поднялся на ноги и подтащился к хозяину.

И тогда я рассказал ему. Не всю правду, но определенную версию правды. Свою облагороженную версию. Что это было наше общее решение – пойти вдоль морены, после того как Мингма покинул нас, поскольку мы оба боялись, что нам больше не представится случай найти Джульет. Я сказал ему, что Маркус был рядом со мной, а в следующую минуту пропал.

Он выслушал меня молча.

– Спасибо.

– Я хочу, чтобы вы знали: причины, по которым я сопровождал его, не были… – ну, говори уже, – не были такими уж своекорыстными, как вы, наверное, слышали. Он был мне другом. И я любил его.

– Вы хотите сказать, что не снимали последние мгновения его жизни? Что находились там не ради этого?

– Нет, нет. Вовсе нет. – Я бы добавил: «Я не чудовище», но солгал бы.

Собака вдруг заскулила и повернула голову к углу комнаты. «О, привет, Эд».

– Я читал ее дневник. Дневник Джульет.

Он вздрогнул.

– Что?

– Ее записи о последних днях на Эвересте.

– Как он к вам попал? – Он прямо-таки побелел.

– Он был у Марка. Вы этого не знали?

– Нет. Я… Погодите-ка.

Он встал и, шаркая ногами, направился к двери. Когда он скрывался за этой дверью, я успел заметить встречавшую его там темноту и, как мне показалось, уловил дуновение холодного застоявшегося воздуха. Это был не дом – мавзолей.