Онлайн книга «Поздний развод»
Дверь мне открыла мама. Ш-ш-ш, сказала она, дедушка все еще спит, где тебя так долго носило? Ты нужен мне, сказала она, ты, похоже, совсем забыл про дедушку. При этом, кажется, она не замечала, что я весь в крови и грязи, по которым текли мои слезы. Она очень нервничала и была сама на себя не похожа, малышка лежала в своем манеже, выдвинутом на середину салона, и плакала, но при виде меня плакать перестала и забормотала «ди-ди-ди», потому что так она меня называла, и я подошел к ней и дал ей пустышку и хотел погладить ее, но мама закричала – нет, не трогай ее, посмотри на себя, какой ты грязный, марш в ванную и быстро за стол, поешь, а потом я скажу тебе, зачем ты мне сегодня нужен, и я отправился в ванную, чтобы умыться, а потом в зеркале увидел, что у меня красные глаза, и все думал о мальчишке из третьего «а», как он плакал и извивался подо мной в грязи, после чего я вытер лицо и руки и отправился за стол, чтобы поесть. – Ты что, плакал сегодня? – спросила мама. – С чего ты взяла? – спросил я. – Что-нибудь случилось? – Нет, ничего. В этот момент я решил про себя ничего ей не рассказывать, потому что она тут же передала бы все отцу. – Не ешь так быстро. В доме была тишина. Только малышка что-то рассказывала своей кукле. – А дедушка, – спросил я, – он что, так и спал все это время? – Да. Он очень устал из-за перелета, а тут еще разница во времени. Что сегодня было в школе? – Ничего. – Не торопись. Не ешь так быстро. Как прошел ваш классный седер? – Нормально. – Чем вы там занимались? – Ничем. – Что ты имеешь в виду, когда говоришь – ничем? Вы пели? Вы читали молитвы? – Да. – Тогда почему же ты говоришь, что вы ничем не занимались? И куда ты сейчас собрался пойти? – Мне надо покормить червей. – Оставь их, никуда они не денутся. Сначала поешь… – Я только на минуту… И я отправился взглянуть на своих шелковичных червей, ночью еще одна гусеница превратилась в куколку, я сдвинул ее в сторону. А остальным подложил свежих листьев шелковицы. После того как я перешел во второй класс, мамина власть надо мною заметно ослабла, в принципе я мог делать все что хотел и она никогда не давила на меня так, как это делал отец. Я вернулся к столу, за окном разыгралась настоящая буря, зазвонил телефон, это мог быть только папа, который всегда в это время проверял, дома ли я. Малышка начала плакать, и мама сказала – ты что, не слышишь, подойди к ней. Иду, сказал я, но она все заходилась в плаче, и вот что я сделал: надул щеки, наклонился над ней и зафурчал – ее это всегда смешило. Она тотчас замолкла, а потом рассмеялась и уставилась на меня своими синими глазами, которые еще были полны слез, но в следующее же мгновение передумала, снова заплакала, а я снова надул щеки и зафурчал. Мама тем временем спорила с папой по телефону, вообще в последнее время они ругались непрерывно, и сейчас она прервала разговор, просто бросив трубку. Подняла из манежа малышку и понесла ее в ванную, чтобы сменить подгузники. Я потащился туда за ней. На подгузнике было небольшое пятно желтого цвета. – И это все, что ты можешь нам предъявить? – спросила явно разочарованная мама. Но малышка не удостоила ее ответом. Мама подняла в воздух две маленькие полные ножки. Я сказал: – Бэби тоже будет толстушкой. – Она вовсе не толстая. Все малыши такие. И пожалуйста, называй ее по имени. У нее ведь есть имя… – Папа тоже называет ее «бэби». – Ты это одно, твой папа – другое. И то, что он делает, не обязательно верно. Перестань называть ее «бэби». У нее ведь такое славное имя. Здесь я ничего не ответил. – Почему ты все время прижимаешь руку к груди? – В сердце что-то болит. – В сердце? Покажи мне, где именно у тебя болит. Я расстегнул рубашку и показал. – Вот здесь. – Но твое сердце вовсе не здесь. – Тогда где же? Она показала мне. Я передвинул свою руку туда. – Да, верно, вот здесь и болит. – Глупости говоришь. – Нет, правда… – С каких пор это у тебя? – Давно. По-моему, всегда болело. – Ничего страшного. Физкультура у вас сегодня была? – Это не от физкультуры. Точно. – Хочешь, чтобы я пригласила врача? – Давай… – Что ты собираешься сегодня делать? – Ничего особенного. – Мне надо кое-куда сходить. – Куда это? – Неважно. Купить кое-что. А ты присмотришь за Ракефет. – Но у меня тоже есть кое-какие дела. – Дела? Какие дела? Что ты имеешь в виду? – Мне надо набрать листьев шелковицы. – Соберешь их позднее. Смотри, дождь хлещет вовсю. Малышка скоро заснет, я специально подняла ее сегодня пораньше… смотри, она уже зевает. Так что не беспокойся. – А если она начнет плакать? – С чего бы ей плакать? А даже если заплачет, дашь ей соску, и она тут же замолчит. Или скорчи для нее одну из своих смешных рож, которые ей так нравятся. Будь хорошим мальчиком, Гадди. Я ведь знаю, ты можешь. Я вышел из ванной. Она перепеленала малышку необыкновенно быстро, как всегда делала, уложила в кроватку, стремительно переоделась и поставила чашку с чистыми сосками на обеденный стол, несколько салфеток, бутылочку с водой и связку старых ключей, с которыми Ракефет любила играть, и три чистые пеленки, напомнив под конец, чтобы я не вздумал поднимать девочку. В крайнем случае я должен был разбудить дедушку. – А он знает, как обращаться с такими малышками? – Не волнуйся. Скоро у него будет такая же. – Где? – Это не твое дело. (Видно было, что она проговорилась.) – И все-таки – где? – В Америке. – Как это случилось? – Вот так и случилось. Как всегда. – И все-таки… с чего вдруг? – Да успокойся ты. Какая тебе разница? – И она обняла меня. – Ну все, Гадди, я пошла. Он скоро проснется, но ты к нему не приставай. Ракефет будет спать. Если она заплачет, дашь ей соску, и она уснет снова. Только не хватай ее грязными руками. Она жутко нервничала. – Купишь мне что-нибудь? – А чего бы ты хотел? – Самолет. |