Книга Хамам "Балкания", страница 26 – Владислав Баяц

– Великий султан прослышал, что Мимар Синан здесь. Он пожелал увидеть его. И вот он прибывает.

Ни Иосиф, ни Баица, ни тем более Юсуф и Мехмед не успели прийти в себя, как султан уже появился в шатре! Все пали перед ним ниц в ожидании исхода этого неожиданного визита.

Властелин приказал им сесть на подушки напротив него, а великому визирю указал на место рядом с собой. К удивлению Баицы, он сначала обратился к нему:

– Значит, ты именно тот, которого наш герой предпочел властелину! Это к тебе, измерителю османской силы, пришел он хвастаться! Это ты рассчитал, что галеры смогут преодолеть Ван? А если бы ты сказал ему, что не смогут, он бы, наверное, отказался выполнять мой приказ и не стал бы строить корабли!

Султан, подчеркнув интонацией слова, означавшие измерения, полностью парализовал Баицу. Он ясно дал ему понять, что прекрасно помнит их предыдущую встречу и своим цинизмом заставил его смертельно испугаться.

– Но, к счастью, – продолжил жестоко шутить султан, – твои расчеты помогли ему.

Великий визирь тоже был удивлен, но первым понял, что властелин шутит, – и первым рассмеялся. А когда заулыбался и султан, Мехмеду полегчало, равно как и Юсуфу.

Смех защитил Баицу. Никто не смел противоречить султану, даже если он и журил в шутку. Однако хотя смех и помог, но не освободил от страха. Что же последовало далее?

Султан едва не поперхнулся от довольного смеха. А потом, словно почувствовав, что кое-кому было вовсе не до шуток, внезапно перестал хохотать:

– Не переживайте, я пришел с добрыми намерениями!

Он опять обратился к Баице:

– Если Мимар Синан приходит к человеку, чтобы поклониться ему или подружиться с ним, значит, тот человек того стоит. Я же тебя, как видишь, приметил еще раньше. И сейчас уверился в том, что был прав.

После этого он повернулся к Ибрагим-паше:

– Думаю, обоих следовало бы вознаградить. Как ты считаешь?

Баице показалось, что этим вопросом султан провоцирует великого визиря. Или же задает вопрос, не требующий ответа. Но Ибрагим-паша не поддался:

– Ну, Синан уже награжден высоким званием. А молодого ученика не стоит награждать авансом.

– Да, но для Синана это звание ничего не значит. Он хочет посвятить себя архитектуре. А юный Мехмед уже показал себя, измеряя османские успехи.

Иосиф и Баица переглянулись. Эти важнейшие в империи люди пикировались перед ними, как малые ребята. Развлекались ли они или же все-таки провоцировали Юсуфа Синана и Мехмеда Соколлу? Лучше всего было промолчать. Наверняка человек выглядит мудрее всего, когда молчит.

– Ты хочешь вознаградить его за дерзость?

– Называй это как хочешь, но он мыслит разумно, показал нам, насколько важно правильно планировать!

Но паша не поддавался. Теперь уже он принялся искушать султана:

– Любой другой человек в империи, решивший вслух произнести нечто подобное, был бы немедленно казнен. А ты желаешь отблагодарить его!

– Потому что он позволил себе усомниться в моем решении. Признаю, все прочие убили бы его, если бы услышали, как он комментирует поступки султана. Но, поскольку я понял это так, как услышал, а в этом и ты принял участие, я бы отблагодарил его за такую дерзость. Впрочем, пусть и везение сыграет свою роль во всем этом.

Великий визирь наконец сдался:

– Хорошо, а как ты его вознаградишь?

– Синана я уже наградил, но ты об этом еще не знаешь.

Султан умолк, чтобы все сумели засвидетельствовать удивление визиря. Потом продолжил:

– Я приказал ему в честь моей победы при озере Ван, в которой есть и доля его заслуги, на том месте, вблизи названного озера, немедленно воздвигнуть на мое золото мечеть моего имени!

После чего обернулся к Синану:

– Хочу посмотреть, как ты справишься с такими мерами. Ты ведь ради них пришел к своему другу? Если это так, то пусть и юный паж снесет в будущем часть ответственности и тем самым ощутит бремя собственного предвидения и в первую очередь расчетов!

Радость Баицы, вызванная известием о том, что Синан получил такое предложение, смягчила жестокое остроумие султана в его адрес. Теперь это не играло никакой роли; его лучший друг получил то, о чем не только не мог мечтать, но и не решался произнести вслух. А ведь со своей мечтой он пришел к нему, к первому и единственному, вот в чем дело!

О себе же он теперь мог и не особенно беспокоиться; возможно, султан и обидел его, но все-таки не сильно и с очевидной симпатией. Уже покидая шатер, Сулейман указал на Баицу и произнес:

– Если уж ему суждено быть в моем сарае, то я приставлю его буквально к своей ноге. Пусть будет моим рикабдаром ^[33].

Великий властелин при этом даже не взглянул на тех, кого оставил. Не успел Баица осознать, в какой ранг произвел его султан, как последовал новый сюрприз. На этот раз он исходил от Синана, который объяснил великому визирю и новоявленному рикабдару, что мечеть уже построена, но по требованию султана Великолепного он не смел им говорить об этом. Потом он вынул из скатанного в рулон коврика несколько листов бумаги, развернул их и показал им чертежи мечети, которую он воздвиг во имя Сулеймана.

– Я сделал их перед строительством. Теперь они устарели. Если бы вы только знали, какое это великое чувство – видеть то, что будет жить в веках благодаря воплощению мечты! Теперь мне и умереть не страшно.

Баица угадал. Синан действительно пришел, чтобы поделиться с ним радостью первого, как он сказал, «мирного» дела, но не перед тем, как приступить к нему, а по его завершении. Это была великая победа. Без мертвых. Баица мечтал, чтобы и войны заканчивались именно так.

Созиданием, а не разрушением.

Глава К

В соответствии с предыдущим разговором «об удалении от мертвых» я попытался иначе понять прочитанное Памуком и первоначально истолкованное мною предложение хрониста, в котором говорилось: «…все прочее подверглось разорению или пало под саблями». Это «пало под саблями» я понимал преимущественно как убийство, но это не обязательно было именно так. Позже мне пришло в голову, что это понятие могло означать и «овладеть», «взять под свое владение», а может, и еще что-то. В этом случае автор пытался соригинальничать, а не скрыть с помощью языка еще одно проявление жестокости.

Памук поздравил меня с добрыми намерениями, но не без насмешки. Понятное дело: с помощью языка я пытался несколько наивно оправдать поступки, какими бы они ни были. Тем не менее совершенно очевидно, что действия были убедительнее слов. Слова можно было использовать как лжесвидетелей: в таком случае истина и ложь равны на чашах весов.