Книга Лабиринты судьбы, страница 82 – Марина Преображенская

Я напряглась всем телом, вслушиваясь в невнятное бормотание воды, и снова услышала голос:

— И-ира-а! — Голос казался близким и взволнованным, но не надрывным, будто кто-то и не кричал вовсе, а напевал мое имя.

— Ты кто? — не открывая глаз, спросила я и попыталась нащупать кого-нибудь рядом с собой. Рука болталась в воздухе и проваливалась в пустоту.

Мне стало страшно, захотелось разлепить ресницы, но веки сомкнулись стопудовым грузом и не хотели подчиняться моей воле. Я встряхнула головой и подумала, может, глаза у меня открыты, а вокруг темь, и тот, кто кричит мне, сам не видит меня и не слышит моего вопроса. Будто мы с ним разделены какой-то странной бесплотной стеной, отделяющей мой мир от его мира. «Мы в разных мирах!» — догадалась я и, сложив ладошки рупором, что есть силы заорала:

— Я зде-есь! Зде-есь я!

Он моментально услышал меня и каким-то образом умудрился схватить меня за плечо и с силой встряхнуть.

Внезапно стало светло. И я, замирая от уж аса, прямо перед собой увидела страшный кровавый взгляд. По телу пробежал озноб, я попыталась встать на ноги, но чудовище цепко держало мою руку, впиваясь длинными грязными когтями в кожу.

«Только бы не упасть!» — думала я, слыша под ногами шум воды и не решаясь оторвать взгляд от мерзкого лица. Мне казалось, что, если я хоть на мгновение выпущу чудовище из виду, оно молниеносным движением сбросит меня в пучину.

Я снова замотала головой. К горлу подкатила тошнота, тело свело судорогой, по лицу заскользили крупные тяжелые капли пота. С удивлением я увидела, что кровавый взгляд монстра стал изменяться, постепенно превращаясь в жалобное, умоляющее лицо Леши. Он отпустил мою руку, поднялся и, медленно повернувшись, пошел от меня. Я молча наблюдала за тем, как он удаляется, и вдруг поняла, что уходит не Леша, а кто-то другой. До боли в глазах я всматривалась в исчезающий силуэт.

— Ты кто? — тихо, почти одними губами, произнесла я вслед, и он, проведя ладонью по волосам, чуть повернул голову и взглянул на меня исподлобья.

«Ник!» — отчего-то похолодело у меня внутри.

— Ник. Ник! Не уходи! — закричала я, но он помахал мне рукой и исчез.

Ноги мои подогнулись, и я полетела в черную пустоту. Приступ тошноты снова прокатился из живота к горлу. Я внезапно открыла глаза и увидела перед собой бабу Зину, которая разговаривала сама с собой, покачивая головой и дымя длинной ментоловой сигаретой.

«Боже мой, ну и приснится же!» — устало подумала я и испытала острую потребность отправиться в ванную и смыть с себя всю эту чернуху.

— Что это? — спросила я у бабы Зины, когда, покинув ванну и набросив махровый халат, приблизилась к своему алькову.

На розовом покрывале лежала большая коробка в голубенький узорчик с огромным гипюровым бантом посередине крышки.

Баба Зина подняла затуманенный взгляд.

— А! Это? — Она таинственно посмотрела на меня, изображая лукавую загадочность. — А ты посмотри, посмотри…

Я взяла в руки коробку и стала внимательно разглядывать ее со всех сторон.

— Не-ет, ты внутри посмотри, — предложила баба Зина и вдруг не выдержала своей скрытности, словно маленький ребенок, который очень хочет сделать сюрприз, но в самый неподходящий момент раскалывается. — Это подарок к Восьмому марта! — выпалила она, потупив взгляд. — От Леши.

Она приблизилась ко мне вплотную и, заглядывая через плечо, сказала:

— Платье… Дорогое!

Я вынула из коробки упакованное в целлофан платье.

— Надеюсь, хорошее? Нравится? — спросила она, как будто подарок был от нее самой, и она очень по этому поводу переживала.

— Ну, примерь, примерь, — просила она, не решаясь притронуться к платью.

Сердце у меня бешено колотилось. Конечно же, я сразу узнала то черное коротенькое чудо, так безжалостно разодранное Лешей.

«Неужели это намек на разрыв наших отношений?» — мелькнуло у меня в голове. Я напряженно соображала, что же делать дальше, не решаясь развернуть платье.

— Ну, чего же ты? — нетерпеливо переминалась с ноги на ногу взволнованная баба Зина.

— Сейчас, — дрожащим голосом произнесла я и наконец решилась развернуть подарок.

У меня отлегло от сердца, это было вовсе не то, прежнее, разорванное платье, а новое. Только верхняя часть его казалась похожей. Спинка же была задумана несколько иначе. Тонкие бретели-спагетти схвачены золотой изящной пряжечкой, а к юбке прилагалась нижняя из ажурного тюля.

Из платья выскользнула большая яркая открытка с красивой серебряной надписью по диагонали — «Поздравляю!» Я торопливо подняла ее и развернула. Письма внутри не было, но зато сквозь мелованную глянцевую бумагу была продета маленькая булавочка с оригинальными серьгами из золота и лунного камня, гроздями свисающего с ажурного полумесяца.

— Вот так подарочек! — ахнула баба Зина, вытирая руки о подол своей юбки.

Она моментально протрезвела и, подняв платье с покрывала, приложила его к своим плечам.

— Наденешь? — умоляюще спросила она, отрывая платье от себя и протягивая мне.

Мне стало жалко ее, вернее, ту юную девушку, которая всю жизнь металась между двумя огнями, так и не дождавшись своего счастья.

— Надену, — согласилась я, стремительно сбрасывая халат.

Тонкое французское белье из батиста, вышитого «ришелье», вызвало у бабы Зины неописуемый восторг.

Мы стояли у распахнутой двери ванны перед большим зеркалом, и баба Зина короткими сухими пальцами поправляла на моей спине пересечение бретелей, а я, раскинув по плечам волосы, расчесала их массажной щеткой и небрежно связала на затылке в узел.

У меня уже была цепочка с кулоном из лунного камня. Когда я надела серьги и, вспомнив о цепочке, приложила ее к шее, мне показалось, что эти украшения из одного гарнитура.

«Наверняка Леша помнил об этом кулоне и подбирал серьги к нему», — с удовольствием подумала я. Я уже и не знала, сердиться ли мне на него за тот идиотский поступок или простить ему все. Во всяком случае, идти к нему первой я не собиралась.

Как раз в это время раздался телефонный звонок. Очарованная подарками, я была в прекрасном расположении духа. Бабочкой подлетела я к телефону и подняла трубку.

— Слушаю вас, — произнесла я веселым голосом и получила в ответ какое-то сопение, затем покашливание и, наконец, голос:

— Иришка, я не могу поверить, что снова слышу тебя… Я хочу попросить у тебя прощения, и… Если сможешь… Позволь мне все объяснить.

— Ты? — Я постаралась вложить в это слово крайнюю степень недовольства.

— Извини, — погрустнел он.

— Ты уже извинился, — более мягко произнесла я и разулыбалась. — Надеюсь, ты действительно сможешь мне все объяснить.