Онлайн книга «Сегодня – позавчера. Испытание огнем»
|
Проснулся от шума. Стал шарить в поисках оружия. – Давай, браток, тяни! Чуть осталось! Свои. А что они шумят? Страх потеряли? – Командир, – надо мной склонилось лицо. – Прохор? – Как себя чувствуешь? – Живой. – Ты прости, Виктор Иванович, не хватило мне сил тебя полностью залечить. Я всем только пули и осколки извлёк и кровь остановил. Больше не смог. – Перестань, Прохор. Мы и так тебе жизнью обязаны. Что там происходит? – Там наши. Утром нашли нас. Откапывают. – А фрицы? – Фрицы? Немцы, что ли? Ушли. Сами ушли. – Странно. – Я тут за ночь силёнок накопил. Давай, Виктор Иванович, на ноги тебя поднимать буду. – Может, лучше тяжёлым поможешь? – Им уже не нужна моя помощь. Один без ноги, другой располосован, но восстановится. В госпиталь они хотят. Кровью искупили. Ты тоже в госпиталь хочешь? – Нет! Навалялся я по госпиталям! Давай! Только ты опять не истощайся. – Хорошо. Сейчас перевязочку сделаем. Я полностью никому не залечивал. Всем кровью надо искупить. Одного меня пуля не берёт. Где-то через час я выполз наружу. Солнечный свет ослепил. Прохор отвёл меня, едва ковыляющего, с болтающейся правой рукой, к горе кирпичных обломков, где на расстеленном брезенте сидели все выжившие, отказавшиеся от медсанбата: Кот, Иван, Брасень, Федя. Двоих отправили в тыл. – Шестеро, – прохрипел я. – Из двух сотен. – Восемь, – поправил меня Кот. – Если бы не Прохор – никого, – тихо прошептал Федя. Все грозно посмотрели на него. – Знаю, знаю! – махнул он рукой, охнул, схватился за бок. – Будет сын, Прохором назову. – А дочь? – Не знаю. Мне кажется, после войны будут одни пацаны рождаться. – Федь, а у тебя жена есть? – Нет. Даже невесты теперь нет. Мы вместе в кружок радиолюбителей ходили. Я тут, а её немцы повесили. – Как так? – Она к партизанам с парашюта прыгнула. С рацией. Не одна, конечно. Много их было. Только немцы их нашли раньше партизан. – Ты не переживай, Федя. После войны мужиков будет столько, что бабы сами в штаны лезть будут. Найдёшь себе другую. – Такой больше нет. – Другая будет. – Брасень, отстань от человека. Сам-то любил когда? – Любил, – зло сказал он. – И что? – Она меня мусорам и сдала. – Да, не повезло. Не ту полюбил. – Больше я такой ошибки не совершу. Любить кого-то – опасно. – Это точно. Только вот зарекалась коза в огород ходить, – сказал с усмешкой Кот. – А ты, краснопёрый, вообще заткнись! – Браты, – прохрипел я, – оглянитесь. Они стали озираться. – В двух боях рота потеряла больше трёх сотен человек. Выжили только мы. В бою вы друг друга прикрывали, себя не жалея, а сейчас собачитесь. Не кажется вам, что всё, чем мы жили до этого, настолько мелко и ничтожно, презренно, что не стоит возвращаться туда? Молчат, потупив взор. – Пламя боя выжигает из человека всё лишнее, наносное, всю грязь и гниль. Не чувствуете разве, что вы стали другими? Чище, возвышеннее. Зачем опять в дерьмо ныряете? А теперь глаза повытаращивали. – Я понимаю, говно хоть и вонючее, но привычное и тёплое, а к вони привыкаешь и не чуешь. А вот на вершине горы – холодно, ветра дуют, неуютно. Хотя и чистота кристальная, и воздух опьяняюще свежий. – Ты всегда так? – буркнул Брасень. – Как? – Скажешь красиво и умно, а я ощущаю себя помоями облитым. – Это свежий ветер с вершины сдул вонь, и ты её обратно почувствовал. Не переживай, обратно принюхаешься, – опять усмехнулся Кот. – А тебе не кажется, что ты слишком умный для простого надсмотрщика? Брасень поражал своей проницательностью и меня, и Кота. Разговор надолго прервался. Молча смотрели на проходящие прямоугольники рот. Подъехала кухня, повар запричитал, что наготовил на целую роту, за что молча получил в ухо от Брасеня. – За что? Я-то что? – Сдашь всё под отчёт! Попробуй хоть грамм украсть – сам застрелишься! – Да вы что, ребята, вы что? – Почему тебя здесь с нами не было? А вот тут повару ответить нечего. Прячет глаза. – Ты что спрятался-то? Ладно, давай наваливай погуще да пожирнее. И рассказывай новости. Что это немец драпать надумал? Раньше за ним такого не замечали. – А вы не знаете? А, ну да, откуда… Ещё позавчера наши войска Тульского и Калининского фронтов перешли в наступление. Да так удачно, что немец может в окружении оказаться. Вот они и драпанули. – Ура! – заорали все шестеро, но тут же заохали. Так вот чего выжидал комдив, для чего суточный отдых дивизии устроил, перегруппировывался. Всё верно, лучше преследовать отходящего врага отдохнувшим, чем пытаться его выбить с укреплённых позиций. А моя рота изображала активность дивизии. Ай, молодца! Даже обидеться на него не могу. Мимо нас проехали три грузовика с прицепленными 76-мм орудиями. Ф-22, если не ошибаюсь. – Ф-22 УСВ, – подтвердил Федя, – отличное орудие. – Если пушки пошли, значит, переправу наладили. – Так давно уже, – кивнул повар, – меня первым и пропустили. – Ха! А повар наш тоже штрафник-смертник! Его тоже первым пустили в расход, надёжность переправы проверять, – рассмеялся Кот. Только сейчас до повара дошло, какой он опасности себя подверг. Побледнел. Не поздновато ли ты обделаться решил? – Смотри, это что за чудо? От переправы к нам ехали две легковые «эмки», побеленные разводами извести. – Рота, стройся! – скомандовал я. – Начальство к нам пожаловало. Мы выстроились в короткую шеренгу. Не по росту. Самым правым пристроился повар, я оказался самым левым. И справедливо. Я и так самый левый среди всех в этом времени. В любом времени. Да, так точнее. Из первой машины выбрался полковник. Комдив. Он стремительно подошёл к нам, молча обнял и расцеловал каждого, даже повара. Отошёл на пару шагов, хотел толкнуть речугу, но голос его сорвался, он смахнул с головы шапку и поклонился нам в пояс. У меня в глазах защипало. Охренеть! Ну, и как на него обижаться? Полковник выпрямился. Глаза его покраснели и блеснули слёзы: |