Книга Между прошлым и будущим, страница 56 – Карен Уайт

– Ну это тоже вполне понятно, – сказала я, поворачивая на Анна-Кнэпп-бульвар.

Я чувствовала, что мать сверлит взглядом мою спину, и мне не надо было даже оборачиваться, чтобы понять, как она разочарована полным отсутствием у меня проницательности.

– Как раз непонятно – если они происходят не из состоятельной семьи, откуда у них взялись все эти дорогие произведения искусства?

Я въехала на парковку у здания библиотеки, но некоторое время сидела в машине с включенным мотором, пытаясь понять, почему же я была так раздражена, словно слова матери открыли шкатулку с секретом и выпустили наружу мои собственные неосознанные подозрения и сомнения.

– Три сестры записали альбом с песнями. Может быть, этому они обязаны своим состоянием?

Мать со щелчком отстегнула пояс безопасности.

– Я помню эту историю. Бернадетт без конца проигрывала этот альбом на граммофоне, пока Хелена не отобрала у нее пластинку. Я сказала им, что не знала, что они так знамениты, а они ответили, что вовсе не были известными певицами и записали всего лишь один альбом. Уверена, что тогда в шоу-бизнесе была совсем другая ситуация, чем сейчас, и едва ли возможно было жить безбедно, записав всего лишь один альбом.

– Ну они могли получить картины в наследство от какого-нибудь богатого родственника, или же эти холсты просто не представляют никакой ценности, – сказала я, выключая зажигание и открывая дверь. – Хелена так и не собралась их оценить. Может быть, понимает, что они на самом деле далеко не так ценны, но слишком горда, чтобы это признать?

Мама обхватила себя руками и поежилась, словно ее бил озноб.

– И потом, в Хелене было нечто такое, что вызывало у меня отторжение. Она явно что-то скрывает. Всегда старалась опекать младшую сестру, которая была такой хрупкой и болезненной. Как Одри Хепберн, которой так и не удалось восстановить здоровье после того, как она чуть не умерла от голода во время войны. Я недавно смотрела сюжет о ней по каналу «Биографии», – многозначительно сказала мать, кивая, чтобы придать своим словам больше веса. – И все же мне очень нравилось слушать, когда она играла на рояле. Твой отец утверждал, что в этом деле с тобой никто не сравнится, но, мне кажется, она превзошла даже тебя.

Я сглотнула, чтобы не реагировать на скрытую попытку задеть меня.

– Ты о ком говоришь? О Бернадетт?

– Нет, конечно. О Хелене. Даже я могла сказать, что ее исполнение – это что-то особенное. Полагаю, сейчас она уже не играет? Уже тогда, во время того рождественского праздника, она жаловалась, как больно ей касаться клавиш. Ее пальцы были поражены артритом.

Я откинулась на спинку сиденья, вспоминая шишковатые пальцы Хелены и думая, что, вероятно, она бросила играть на рояле не по своей воле, а из-за поразившего ее недуга. Мне стало немного стыдно оттого, что я так неохотно соглашалась играть для нее. Это было так эгоистично с моей стороны. Даже в последние месяцы жизни Бернадетт в доме не звучали звуки рояля. Дом, не наполненный музыкой, – это смерть для музыканта. Я крепко зажмурилась, а мой внутренний голос кричал: Да, это действительно смерть.

Внезапно осознав, что мать продолжает говорить, я сосредоточилась на ее словах.

– Вчера я снова наткнулась на миссис Рид в магазине товаров для рукоделия, когда выбирала бисер для Евы. Когда я упомянула, что ты работаешь у Хелены Жарка, она рассказала кое-что, что вычитала в местной газете. Оказывается, вскрытие трупа Бернадетт так и не было проведено. А ведь всем известно, что, когда человек умирает дома, всегда проводится вскрытие. Миссис Рид сказала, что отец твоего мистера Бофейна был на короткой ноге с главным судмедэкспертом округа Чарльстон, и вполне может быть, что этот самый эксперт и оказал семье услугу. Мне очень не нравится, что ты общаешься с этими людьми, Элеонор. О человеке судят по компании, которую он водит.

– Что ты хочешь всем этим сказать и почему сообщаешь мне эти сплетни только сейчас?

Она вжала подбородок в шею, пытаясь изобразить обиду.

– Я же говорила тебе, когда ты только согласилась принять это предложение, что в этом доме творится что-то непонятное. Я ограничилась этим, потому что понимала, ты не готова меня слушать. Может быть, ты и сейчас все еще не готова. Но я твоя мать и не могу поступиться своими обязанностями, поэтому и говорю тебе, что думаю по этому поводу.

Я старалась дышать медленно, чтобы сдержать охвативший меня гнев.

– Бернадетт Жарка было восемьдесят восемь лет, мама. Нет ничего необычного в том, что в столь преклонном возрасте люди умирают.

– Я знаю. И тем не менее в этом случае много странностей. И этот мистер Бофейн – он вроде бы из хорошей семьи, и эта маленькая девочка, его дочка, просто очаровательна, но вокруг его развода было столько скандала… Какие-то неприятные подробности, связанные с его женой…

– Неужели, мама? А ты что, знакома с его бывшей женой?

– Разумеется, нет. Не хочу повторять всякие сплетни, но кузен миссис Рид – зубной врач, и все трое из этой семьи – его пациенты. Повторяю, я вовсе не слушаю пустую болтовню, но ведь ты тесно общаешься с этими людьми, поэтому я и подумала, что тебе следует об этом знать.

Я смотрела на нее, разрываясь между желанием узнать новые подробности о семье Финна и необходимостью пресечь ненужные сплетни. В любом случае лишняя информация из источников матери не помешает.

– Я с ней виделась только один раз, поэтому мне сложно делать какие-либо выводы.

– Понимаешь, обстоятельства их развода были очень подозрительными.

Не устояв перед искушением, я все же задала вопрос:

– Что значит «подозрительными»?

– А тебя разве не удивляет, что ребенок остался с отцом, а не с матерью? Такого никогда не происходит, если только не имеются доказательства, что отец выполняет родительские обязанности лучше.

– Мама, не думаю, что нам стоит это обсуждать.

– У малышки серьезное заболевание – рак крови, и мать не смогла с этим справиться. Она спуталась с другим мужчиной и на время уехала из страны, а вернулась только тогда, когда стало ясно, что девочка – Джиджи, кажется? – выживет.

– Действительно, у нее лейкемия, – тихо сказала я.

– Ну, по моему впечатлению от единственной встречи с ней, теперь с девочкой все в порядке, несмотря на прошлую трагедию.

– Да, – сказала я, вышла из машины и открыла заднюю дверь для матери. – Она – чудесный ребенок, и в этом огромная заслуга ее отца. Думаю, он просто горы готов свернуть ради нее. Видела бы ты ее комнату – именно о такой я мечтала в детстве.

Она сидела на краешке сиденья, подняв ко мне лицо.

– Помню, как ты описывала отцу, какую комнату хочешь. Я имела обыкновение вырезать картинки из журналов, когда мне казалось, что они похожи на комнату твоей мечты, и складывала их в коробку до того времени, когда у нас появятся на это деньги. У меня они до сих пор где-то валяются.