Онлайн книга «Леди и Некромант»
|
И рука замерла. А потом зашевелилась уже иначе, словно не рука, а толстенный обрубок змеи. Собака зарычала. — Хорошая моя… Я подобрала юбки. Отступать? Некуда отступать. За спиной — серая громадина древнего храма, где меня если и ждали, то всяко не с пирогами. Слева — шиповник, чьи колючки топорщились очень уж сердито. Справа — белые силуэты могил. Впереди рука. Нет, умом я осознавала, что сама по себе рука безопасна, что если ей и удастся доползти, то… что она мне сделает? Ничего. Но вот отвращение, которое я испытывала при одной мысли, что вот эта немертвая плоть может прикоснуться ко мне, было сильнее разума. Ко всему, если имелась рука, то должно было существовать остальное тело. И что-то, должно быть, то самое предчувствие, прежде меня не беспокоившее, подсказывало, что тело это тоже может быть не совсем мертвым. Точнее — отвратительно живым. — Ты… ты можешь унести эту гадость? — я обратилась к собаке, пытаясь сообразить, что же делать дальше. И где Ричард? Он некромант или мимо проходил?! Тут работа, можно сказать, сама к нему ползет… ладно, не к нему, а ко мне, но я-то не некромант никоим образом. Собака накренила голову. И мелькнуло в желтых глазах… насмешка? — Да, я боюсь мертвых живых конечностей, — призналась я, сделав крохотный шажок. — Очень боюсь. Будь добра, если, конечно, это не противоречит твоим принципам, унеси вот эту… руку… куда-нибудь, ладно? И сглотнув, я добавила: — Можешь даже доесть, если тебе хочется. Собака раззявила пасть. А в следующее мгновенье вскочила. Мощные челюсти ее сомкнулись чуть ниже синеватого запястья, перевитого лиловым узором татуировки. Двигалась собака быстро. И рука исчезла. В кустах шиповника. Какая прелесть… мне даже задышалось легче. И когда собака появилась вновь, к счастью, без рук и иных подношений, я искренне сказала: — Спасибо тебе большое. Кривоватый огрызок хвоста дернулся. А пес заскулил. — Очень большое… прости, я ничего не взяла с собой, но… — я присела и протянула руку. Конечно, не самое разумное — гладить чужих малознакомых тварей, однако собака выглядела такой несчастной. Прямо как я. И розовый нос ткнулся в ладонь. Скользнул по коже шершавый, что наждачка, язык… — Хорошая… Она прикрыла глаза и голову повернула так, чтобы легче было за ухом чесать. Шкура собачья оказалась толстой, а короткий волос — неожиданно мягким, скользким, как шелковая нить. — Очень хорошая… сейчас мы дождемся… очень надеюсь, что дождемся одного человека… и мы уйдем. Псина заскулила. Кажется, ей не хотелось со мной расставаться. — Оливия, — нервный голос Ричарда раздался над головой. — Оливия… что ты делаешь? — Глажу собачку… Псина повернулась к Ричарду и оскалилась. Не нравится? Ну да, мне бы тоже не понравился агрессивно настроенный тип с камнем в руке. И с явным намерением камнем этим запустить в ни в чем не повинное животное. — Оливия, — Ричард заговорил мягко, очень мягко. — Ты не могла бы убрать от нее руки? — Нет. — Мне была неприятна мысль, что собаку обидят. А Ричард, похоже, настроен был именно на это. И бедолага наверняка чувствовала настроение и потому прижималась ко мне. А я обвила могучую шею руками. — Тише, милая, он тебя не тронет… — Оливия! — Ричард. — Я провела по короткой гривке черных волос. — Чего ты переживаешь? Это просто собака. И она… потерялась, похоже. — Это, — сквозь зубы произнес некромант, и левый глаз его дернулся, — не просто собака… Оливия сидела на дорожке. И гладила гуля. Матерого такого гуля, ростом с небольшого теленка. Правда, мощные челюсти этого теленка способны были раздробить бедренную бычью кость, а зубы резали мясо, как ножи. И тот факт, что эта несчастная дурочка до сих пор жива осталась, сам по себе был чудом, не иначе. Гуль урчал. И, дурея от запаха живой плоти — иначе как было объяснить подобное поведение, тыкался в ладони Оливии… нет, картина просто-таки для очередного Жития, в котором бы повествовалось о чудесах, силой Светлого Аера совершенных. Оставалось умилиться. И пустить слезу. Вместо этого Ричард поднял камень. Гули крупны, но трусоваты изрядно. Была бы стая… к счастью, стае здесь не прокормиться. А с одиночкой Ричард как-нибудь да справится. Вот только… …белесое пятно не двигалось. Но время уходило. — Оливия! — голос все-таки дрогнул, и тварь обернулась. Зарычала. Эта же… лайра, Боги ее задери, вместо того, чтобы просто сделать, что ей говорят, обняла тварь. Еще бы поцеловала ее в слюнявую пасть. Гуль улыбался. Широко. Издевательски. — Оливия. — Ричард сжал камень, прислушиваясь к себе. Сила оставалась, как и стена внутри, не позволяющая ею пользоваться. — Пожалуйста. Это место… не самое подходящее для споров. Поэтому просто встань и пойдем. — Ты его… — Да не буду я его трогать! Гуль поднял оба уха. И нос — а падаль они чувствовали за пару миль, как и запах крови, — задергался. Щетина на загривке встала дыбом. И из горла вырвался утробный рык. — Клянусь… у нас здесь есть проблема посерьезней… Оливия, к счастью, спорить или передумала, или, что куда вероятней, решила отложить спор до лучших времен. Она встала. — А теперь быстро… очень быстро, но стараясь не делать резких движений, идем… нет, за меня хвататься не надо, руки у меня должны быть свободны. Ричард вытащил клинок, вид которого гуль встретил раскатистым рычанием. Причем явно одобрительным. А затем, оглянувшись, потрусил по тропинке. Остановился. Оглянулся. Рявкнул. — Видишь, он хороший, — Оливия подобрала юбки. — Просто лапочка… — Не злись. Руки болят, да? Болят. Удача, что вообще слушаются. Настой хорош тем, что приглушает чувствительность, вот только действует часа два от силы. И Ричард уже вполне явственно ощущал эхо боли. Плохо. Проклятые гончие слепы и лишены нюха в прямом смысле слова, а вот чужие эмоции они ощущают остро. Страх? Да, Ричард боялся. Он был разумным человеком, которому совершенно не хотелось быть разорванным древней тварью. |