Книга Больше всего рискует тот, кто не рискует. Несколько случаев из жизни офицера разведки, страница 71 – Владимир Каржавин

Фитин на секунду задумался.

— Трудно сказать, товарищ Сталин. Правда…

— Что «правда»? — Сталин повернулся и опять глянул в глаза собеседнику.

— … он подавал рапорт, в котором просил отправить его на фронт. Говорил, что у него с немцами свои счёты, ещё с прошлой войны.

— А что он на фронте собрался делать?

— Готовить разведывательно-диверсионные группы для заброски в немецкий тыл, товарищ Сталин.

Верховный задумался. Потом обратил взор на Меркулова и лёгким кивком руки, из которой не выпускал трубку, дал понять, что этот вопрос конкретно ему:

— Как обстоят дела с подготовкой таких групп?

Разведывательно-диверсионные группы готовили Генштаб РККА и один из отделов НКГБ (ранее — НКВД). Меркулов, понимая, что данные сведения у Сталина уже имеются и тот просто его проверяет, вынужден был признать:

— Группы регулярно готовятся и забрасываются в тыл противнику, но, к сожалению, много неоправданных жертв.

— А почему?

— Главная причина — поспешность. Те, кто их готовят, увлекаются количеством, а не качеством. И ещё: в состав многих групп входят иностранцы. А с ними работа ведётся слабо.

Сталин не спеша вышагивал по кабинету. Чувствовалось, что он задумался.

— Какова общая численность наших разведчиков-диверсантов? — снова задал он вопрос Меркулову.

— Порядка шести тысяч.

— А у немцев?

— Около двух тысяч, все на базе полка Бранденбург.

После такого ответа Народный комиссар госбезопасности внутренне напрягся, ожидая гнева Верховного. Но Сталин только пыхнул трубкой и сделал глубокую затяжку.

— Скоро нам придётся воевать на чужой территории, — сказал он. — Поэтому подготовку разведгрупп надо существенно улучшить. Для начала создайте комиссию по проверке таких групп. А полковник Балезин пусть включается в работу с иностранцами. Представьте его к награде, передайте от меня благодарность и пожелания скорейшего выздоровления.

* * *

Но скорейшего выздоровления у Алексея Балезина не получилось. Ранения и контузия оказались тяжёлыми. Он перенёс три операции и поправился лишь к маю 1944-го, да и то ходил с палочкой — правая нога ещё плохо слушалась, болела.

Санаторий, где долечивался Алексей после госпиталя, располагался на берегу Каспия. Как и подобает сотруднику разведки, общения с другими ранеными офицерами, в том числе соседями по палате, он старался избегать. А когда вопросы были слишком явными: где воевал, когда ранен и им подобные, приходилось отвечать согласно придуманной им же самим легенде — он военный корреспондент и на передовой попал под обстрел. А всё свободное от процедур время Балезин прохаживался по тропинкам невдалеке от берега моря, разрабатывал ногу.

Настроение было не самое лучшее. И не только потому, что болела нога. Ещё в госпитале, оправившись от первой операции, он написал Ольге. Но ответа не получил ни в госпитале, ни в санатории. Алексей утешал себя тем, что, очевидно, завод, с которым Ольга эвакуировалась, уже вернулся в Москву. Тогда он написал на Старославянский, 15. Но и оттуда ответа не последовало.

Иногда, устав от ходьбы, он присаживался на камень на берегу и подолгу смотрел на белые барашки волн, которые ветер выплёскивал на песчаный берег. Он переводил взор вдаль, где изредка появлялся какой-нибудь катер или кораблик, а мысли о доме и семье менялись воспоминаниями о недавно пережитом: о Тегеране, о Швеции с её холодной Балтикой. Как там Виквик-Макаров? Всё ли ладно у Франца Отмана? О гибели Отмана и Уго Эриксена — Механика Балезин узнает уже после, возвратившись в Москву.

Недалеко от санатория был небольшой причал. В один из тёплых вечеров, когда солнце только опускалось за горизонт, к нему подъехал катер. На зрение Балезин никогда не жаловался, поэтому человека, сошедшего на деревянные мостки причала, узнал ещё издали, в первую очередь по седой голове со стрижкой ёжиком. Это был Гладышев. Обрадованный Алексей, превозмогая боль, пошёл ему навстречу.

Обнялись. Видно было, что Гладышев в хорошем настроении. Одет он был в штатское, по-летнему; лицо светилось улыбкой.

— Я через Баку проездом. Вот узнал, что ты здесь, и вырвался на часок.

— А потом куда? Обратно в Тегеран?

— Боже упаси! В Москву, а через пару дней на Первый Белорусский, в разведотдел сорок восьмой армии. Ну а ты как?

— Как видишь… — мрачно выговорил Алексей, тряхнув в воздухе палкой.

— Не вешай нос, обойдётся, — успокоил Гладышев и похлопал ладонью по небольшому саквояжу, который был при нём. — Пойдём-ка в укромное местечко…

Балезин не сомневался, что в саквояже бутылка коньяка и закус ка. Так и случилось. Процедуры на этот день закончились, и он поймал себя на мысли, что хочет выпить.

Они расположились на небольшой лужайке под сосной. Налили, чокнулись. Гладышев рассказывал, Балезин слушал. Гладышев поведал всё, что знал о встрече «Большой тройки». Несколько раз повторил, что видел своими глазами и Черчилля, и Рузвельта, и, конечно же, товарища Сталина.

— Жаль, жаль, что тебя не было, — закончил Гладышев. Он ожидал расспросов об исторической, по его словам, встрече, но у Алексея были другие мысли.

— Торговец погиб? — спросил он, хотя заранее знал ответ.

— К сожалению, погиб.

— А англичане? Кларк, Шепард?

— Тоже погибли… и ещё двое с ними. Если бы ты задержался в сарае на пару секунд…

— … то составил бы им компанию, — закончил за Гладышева Алексей.

Помолчали. Налили ещё. Выпили не чокаясь. Гладышев поднялся:

— Ладно, мне пора.

… Стоя на мостках причала, они крепко пожали руки.

— Что-то хочешь спросить? — Гладышев угадал мысли Алексея.

— Хочу. Ты не знаешь, как настоящие имя и фамилия того, которого я называл Торговцем?

Гладышев как-то грустно усмехнулся:

— Имени не знаю. А вот фамилия известная, на ней держится вся Россия. Мне он представился как старший лейтенант Иванов; в сорок втором были ещё прежние звания. А что тебе?

— Как что? Он же мне жизнь спас! Если бы он меня не вытащил, вторым взрывом меня бы разнесло.

— Знаю, знаю… А ты что, с ним где-то раньше встречался?

— Довелось…

— Где?

— После победы встретимся, подробно расскажу.

… Катер почти скрылся из виду. Алексей Балезин смотрел ему вслед, думая о своём. Как это у Толстого: «Всё смешалось в доме Облонских». Человек, который его, Балезина, пытал, спустя несколько лет спас ему жизнь… ценой своей… Нет, не в доме Облонских всё смешалось, а в Советской России.

* * *

И вот опять знакомый кабинет Фитина, тёплые слова в связи с выполненным заданием, переданная благодарность от самого Сталина, сообщение о том, что он, Алексей Балезин, — полковник, награждённый орденом Красной Звезды, и что его рапорт с просьбой направить в действующую армию удовлетворён.